Битва за Лукоморье. Книга 3

– А теперь – отсюда, – хмыкнул китежанин. – И не летит, а скачет. Ну и здорова же ты, подруга, смеяться!

– Сама не знаю, что на меня накатило, – девушка привычно затянула кошель. – Смеяться-то не с чего. Эта Гончая и без избы, и без ступы опасней любой ведьмы. Яг если что в узде и держит, то их закон, а эта… его переступила, когда жар-черепом завладеть надумала. Для себя, не для сестринства, а ты ее еще везти куда-то собрался! Да она бы вас в дурное место заманила и…

– Мы с Буланышем тоже не первый день живем, – отмахнулся китежанин. – Ну ее! Убралась, и ладно, хотя приличных яг предупредить и не мешает… Слушай, Мирава, а давай ты, как отойдешь, со мной поедешь.

– Что? – вот сейчас Веселина в самом деле растерялась. – Поеду? Куда?

– Для начала на заставу, – принялся объяснять богатырь и вдруг перебил сам себя: – Ты только чего плохого не подумай, я тебя не в игрушки играть зову. Время сейчас настает… непростое. Каждый, кто хоть на что-то годен, на счету, а у тебя мало что своей силы немеряно, еще и череп этот, и Благуша. Не сидеть же с таким добром в лесу, когда вокруг полыхает!

– Так ты хочешь… хочешь, чтобы я вам помогала?

– Не нам – Белосветью, – поправил Алеша. Ответь он иначе, Веселина бы разозлилась, а так непонятно с чего очередной раз стало обидно, но китежанин, к счастью, не заметил.

– Я тебя с Несмеяной познакомлю, – продолжал убеждать он, – это поленица наша. Ты ее смеяться научишь, а она, если что, ухажеров непрошеных от тебя отвадит, при ней не забалуешь. Ну, по рукам?

– Надо подумать, – увернулась чародейка, которой меньше всего хотелось знакомиться с какой-то Несмеяной. – Мне жар-череп на место вернуть надо, ну и еще кое-что… Обождешь?

– А то у меня своих дел нет! Как раз Буланко обихожу. Неяг-птицу-то куда деть прикажешь?

– Надо подумать, – повторила девушка, берясь за посох с жар-черепом. Он, кажется, спал, зато Благуша, стоило отойти на пару шагов, разбурчалась не на шутку.

Намолчавшаяся и к тому же сытая куколка всю дорогу от сосен до башни и от двери до горницы выговаривала Веселине за все – от промокшей обувки до нелепого смеха, а всего больше за то, что заморила верную советчицу голодом, а ведь можно было подлую ягу и на порог не пустить!

– Я и не пускала, – устало напомнила волшебница, водворяя череп на его подставку. – Это ты хотела, чтоб я вербовщицу в горнице ждала. Павлина в неяг-птицу переделала, всех нас под беду подвела…

Спорить с соломенной нянькой всегда выходило себе дороже. В детстве будущая чародейка могла лишь глотать слезы, потом тоже все больше отмалчивалась, лишь изредка огрызаясь, но сегодня не выдержала, уж слишком много на нее свалилось. В ответ раздались визгливые попреки. Благуша не забыла ни мачехиных злодейств, ни упущенных женихов, ни собственную Веселинину глупость. Была бы девка поумней-потолковей, сидела б сейчас в боярском, нет, в княжеском, в царском тереме! В злате-серебре купалась, прислугу школила, а что сталось?! Видела бы матушка-покойница, все бы глазоньки выплакала! Она-то дочке единственной счастье великое неизбывное наворожила, а та от него в лес сбежала, с ягами сговаривается, с шалыми Охотниками знается. А все потому, что уму-разуму никто толком не учил, прутом березовым не хлестал, в подполе не запирал…

– То-то ты мне пощечину залепила.

– Так по заслугам. Нечего было…

– Хватит!

Утро выдалось горьким, день, будто на качелях, швырял от безнадежности к радости и от радости к страху, но губить вечер Веселина не собиралась. Торопливо сунув расходившуюся куколку вместе с кошелем в сундук и захлопнув тяжеленную крышку, девушка, не глядя, переплела косу и заменила ленту. Вспомнила о запачканных сапожках, отчистила и вдруг взяла да и сменила платье на алое с золотым шитьем. Постояла перед зеркалом, подумала и вдела в уши яхонтовые сережки. А что? День-то, как ни крути, особенный, как же лето не проводить да осень не приветить?!

Нужно только усталость снять с себя… да и с Охотника, ну не железный же он! Ужин тоже придется делать, прошлый раз они всю ночь просидели, не заметили.

* * *

Прихорашивалась красна девица не так чтобы долго, но добрый молодец успел заждаться. Выбежав из башни, Веселина чудом не налетела на препиравшегося с каменными стражами Алешу. Особо усердствовала резная неяг-птица, ни в какую не желавшая докладывать хозяйке о настойчивом госте.

– Оставьте, – цыкнула на привратников отшельница. – Служба сослужена, спать ступайте. Экий ты, Охотник, нетерпеливый, или случилось что?

– Мирава, – странным голосом откликнулся китежанин. – К тебе гости пришли, да какие!

– Какие? – Про врагов бы Алеша сказал иначе, а друзей у нее нет. – И где они?

– Все там же, под сосенками. Ты леших с лешачихами прежде видала?

– Н-нет, – вот уж не было печали! – Им-то здесь что нужно?

– Пусть сами объяснят, но со злом средь бела дня да еще во всей красе лесожилы не ходят.

– Тебе не сказали разве?

– Сказали, только за глаза не считается. Ты, главное, не упади и рот не раскрой, глупо получится. Хотя после яг тебя вряд ли чем-то проймешь.

– Не после яг, а после тебя! Лешачиха, она какая?