Битва за настоящую разумность

Я бродил по окрестным улицам, и смотрел на всё окружающее с новой, непривычной ранее точки зрения. Хотя я ещё даже толком не начал обучение, сама мысль о том, что я буду менять этот мир, заставила взглянуть на него широко раскрытыми глазами.

Я уже не был наблюдателем, равнодушно фиксирующим окружающее на плёнку своей памяти, я впервые почувствовал желание проникнуть в смысл, понять сокровенную суть всего, что я вижу, у меня проснулся интерес к тысяче разных вещей, которые раньше представлялись мне незаслуживающими внимания. Бросив взгляд на свой дом, я подумал о его строителях, вообразил себе, как могучий кран, панель за панелью, воздымал этажи, как огоньки электросварки плавили металл и скрепляли арматуру, вообразил даже сосредоточенные лица строителей. Что ими руководило тогда, в Советские годы, как они жили, о чём мечтали?

Потом, проходя мимо винно-водочного магазина, я совсем по-другому посмотрел на опустившихся пьяниц, как всегда толпившихся около него. Их было всего несколько человек, и раньше вид их не вызывал ничего, кроме чувства омерзения. Теперь же я вдруг подумал о многих тысячах таких же магазинчиков, разбросанных по бескрайним просторам нашей страны, и мне они представились хищниками, открытые дверные пасти которых охотятся на обыкновенных людей, чтобы, проглотив и переварив всё человеческое, отхаркнуть назад грязных животных, не похожих на человека даже внешне.

Я прошёл мимо клуба, раньше принадлежавшего тому институту, где работал отец. Ещё полгода назад в зрительном зале там каждый вечер крутили какой-нибудь фильм или ставили любительские спектакли, устраивали новогодние представления для детей, по вечерам в многочисленных комнатках работали разнообразные кружки, звучала музыка и призывно светились окна, за которыми бурлила жизнь и кипело творчество. Именно там состоялся памятный мне гипнотический сеанс. Теперь парадный вход был наглухо заколочен, стёкла во многих окнах отсутствовали, зияющие провалы были кое-как прикрыты старыми досками и грубо обломанными фанерными щитами, с шелушащейся краской, обрывками каких-то старых надписей и рисунков. Картину запустения дополняла выцветшая, покрытая брызгами грязи и пыли краска фасада, и серовато-белые пятна на месте отвалившейся штукатурки, в которых были видны перекрещивающиеся под углом деревянные планочки дранки, прибитые на пересечениях ржавыми гвоздиками. Жизнь теплилась лишь в нескольких комнатках на первом этаже, которые арендовал небольшой магазинчик, торговавший книгами и канцпринадлежностями, весь остальной клуб был брошен на съедение запустению и разрухе. Клуб явно был смертельно ранен, но пока ещё гордо реял его треугольный фронтон, поддерживаемый классической колоннадой, выполненной в греческом стиле.

Я немного побродил вокруг клуба, который был окружен раньше сквером, а теперь- скорее молодым лесом, взглянул на часы, и понял, что уже пора возвращаться.

Когда я вернулся с прогулки, отец заканчивал кухонные хлопоты, а Александр стоял у открытого окна, распустив свою зеленую шевелюру и подставив ее солнечным лучам. Я уже знал, что так он питается. Отец пригласил меня к столу, и мы вместе пообедали.

После обеда мы с отцом переместились в его кабинет- самое большое помещение в нашей двухкомнатной квартире. Вошел Александр, волосы у него уже были русые, и, обращаясь ко мне, спросил:

Расскажи, как ты думаешь, зачем нужно, чтобы дети учились в школе?

– ну чтобы они не гуляли, где хотят, пока их родители на работе.

– а почему, по–твоему, гулять- лучше, чем быть в школе?

– гулять – свобода, а в школе- принудиловка и скука.

– значит, если бы в школе было интересно, то и принуждать ходить не понадобилось бы?

– Конечно. Если бы в школе было хоть чуть поинтереснее, уже легче было бы! А то выдумали то и дело играть на нервах контрольными и оценками, сплошная зубрежка никому не нужной мути, хорошо хоть, палками не бьют, и то, ходят мрачные слухи, что не везде, а маленький шажок в сторону- сразу двойка. Настоящая тюрьма- только решеток и замков не хватает! Да и что толку, что замков нет- выйти-то все равно нельзя!

Я выпалил всё это на одном дыхании, потому что, как мне представлялось, давно уже определился со своим отношением к школе, внутри у меня накипело, я только и ждал подходящего момента, чтобы выплеснуть чувства наружу. Я взглянул на отца, как бы ища у него поддержки, но отец слушал наш диалог со спокойным выражением лица. А я вспоминал череду тоскливых, бесконечных часов своей жизни, потерянных за школьной партой, потом подумал, что завтра понедельник, и опять придется «включать автопилот» и топать в школу… И так еще 4 долгих года, не считая еще и тех двух тоскливых недель, что остались до каникул…

В ответ Александр рассказал, как устроены Альтаирские школы: