Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Уже в советское время исторический язык потребовал первоначального структурирования для присвоения каждому вошедшему в нарратив событию или персонажу однозначного смысла. Так, Сталинградская битва стала символом героизма советских солдат, стратегического таланта полководцев и победы над захватчиком(трагедия жителей Сталинграда оставалась «за кадром» до конца существования Советского Союза), тогда как блокада Ленинграда символизировала именно трагедию мирного населения (а героизм солдат под Ленинградом долго был «второстепенной» темой в каноническом образе войны). Декабристы символизировали самопожертвование и освободительный порыв против монархии, Иван Грозный — деспотическую власть, Петр I — власть реформаторскую. Оспаривание любой из оценок требовало (и означало) пересмотра всего символического языка разговора о современности, использующего обращение к прошлому.

После распада советского нарратива единое понимание исторических символов стало рассыпаться. В учебники истории наряду с каноническими вошли, например, следующие оценки декабристов: «Приди такие люди, как Пестель, к власти в России, страну постигли бы страшные несчастья. Русский историк Модест Корф называл декабристов горсткой безумцев, чуждых нашей святой Руси»[163]. Это означало и утрату общего языка, в котором понятие «декабристы» несло один и тот же набор смыслов и ценностей для всех участников разговора.

Сегодня же, когда почти любой исторический деятель или событие прошлого являются предметом споров, отсылки к истории являются однозначными только в кругу единомышленников. В этой ситуации использование истории как языка приводит к непониманию. Европейские государства вводят мемориальные законы, чтобы сохранить в политике определение «абсолютного зла» за нацизмом. Российское государство на наших глазах пытается обеспечить единство взглядов хотя бы на Вторую мировую войну — главный ресурс политической речи российских деятелей. Получается это не всегда.

История Великой Отечественной войны как канон

Существует историческое событие, оценки которого разделяются большинством россиян, и политики с помощью государственных механизмов стараются удержать свой контроль над единообразием его трактовок. Это Великая Отечественная война. На протяжении полутора десятилетий, начиная с 2000 года, Кремль использовал память о Великой Отечественной войне как основной ресурс для «склеивания» общества и для поддержания собственной легитимности в качестве главного хранителя этой памяти. И этот подход эффективно работал. Война в самом деле оставалась важнейшей социализирующей россиян точкой, а ключевые события и действующие лица Великой Отечественной воспринимались подавляющим большинством жителей страны одинаково. Герои (имена которых были известны со времени самой войны) оставались героями, власовцы — предателями, Сталинградская битва — символом победы, а блокада Ленинграда — примером героизма и трагедией мирных жителей.

Единообразие в понимании истории Великой Отечественной войны делает ее самым удобным языком для использования политиками. Сильная эмоциональная составляющая памяти о войне позволяет использовать элементы этой истории в пропаганде, формировать ярлыки и описывать современные реалии с помощью понятий 1940-х годов. Так, например, понятие «нацизм» имеет очень сильные негативные коннотации, и с его помощью можно донести до партнера в коммуникации свой месседж, описав оппонента как нациста или Гитлера.

Однако на деле оказалось, что такое применение истории имеет свои пределы. В 2014 году российская пропаганда решилась на радикальное использование исторического языка для оправдания политики Кремля. Новости с востока Украины стали подаваться в терминологии Великой Отечественной: «каратели», «нацисты», «ополченцы». Важнейший символический ресурс языка был брошен в топку украинского конфликта. Лексика Великой Отечественной, понятия, резонирующие в памяти любого россиянина, стали активно использоваться в телевизионных репортажах. «Каратели», «фашисты», «нацисты» — применительно к украинской армии. «Ополченцы» — к стороне, которую поддержал Кремль. Эта лексика ушла на задний план с началом замораживания конфликта, но осталась в арсенале пропагандистов.

В апреле 2017 года в интернете распространялся видеоролик, в котором оппозиционного политика Алексея Навального сравнивали с Адольфом Гитлером. Анонимные источники телеканала «Дождь» связали появление ролика с заказом президентской администрации[164]. Формула «борются примерно как с Гитлером», использованная собеседником журналистов, оказалась буквальной и стала еще одним примером использования исторического языка в современной политической борьбе[165]. Однако этот ролик был воспринят аудиторией отрицательно. Такого рода узнаваемый негативный образ оказалось трудно приложить к уже известным политикам.