Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Видеть в пересмотре исторического нарратива искажение истории — значит занимать заведомо проигрышную позицию, подразумевающую наличие «канонического» понимания событий прошлого. Если речь идет не о фальсификации исторических источников, то множественность взглядов на историю неизбежна. Установить «канон» в понимании Второй мировой, к чему склоняется Российское государство, невозможно «сверху», решением власти: в современном информационном пространстве единое отношение к войне может сложиться лишь в результате общественного диалога, а в международных отношениях сегодня он не представляется возможным. Видимо, нынешнему поколению европейцев придется мириться с сосуществованием несовпадающих рассказов о Второй мировой войне, бытующих в разных странах. В связи с этим политики не должны настаивать на «своей» трактовке; целесообразнее вывести спор о войне из области актуальной политики. Сегодняшние немцы, россияне, поляки, итальянцы — не те люди, которые совершали подвиги или преступления 70 лет назад. Мы можем и должны гордиться подвигами и скорбеть о преступлениях, но строить новую Европу надо исходя из того, что нас объединяет.

Два других варианта реакции на давление меняющегося нарратива заключаются в признании близости режимов СССР и нацистской Германии; различны лишь знаки этой оценки. В одном случае оправдываются действия Германии и Гитлера до нападения на Советский Союз (или по меньшей мере до начала Второй мировой войны). Так, в 2008 году «Военно-исторический журнал» опубликовал статью военного историка полковника Сергея Ковалева, в которой Польша фактически обвинялась в начале Второй мировой войны за отказ принять «справедливые» требования Германии в 1939 году[158]. После разразившегося скандала материал был удален с сайта журнала, но само его появление показало, как далеко может завести логика спора с «новым нарративом». В апреле 2014 года известный политолог Андраник Мигранян в газете «Известия» попытался обелить «Гитлера до 1939 года», который, по его мнению, был в тот период «собирателем земель» и не заслуживает осуждения, вызванного его более поздней политикой[159]. И в этом случае широкое возмущение общественности заставило автора объяснять свои слова и частично дезавуировать их.

Другой вариант признания равенства двух тоталитарных режимов исходит от либеральной общественности. Она видит в такой постановке вопроса аргумент в своей борьбе за очищение российского общества от последствий сталинизма, таких как низкий уровень защищенности гражданина от произвола государства, широкие полномочия спецслужб и ограничение прав и свобод.

Здесь мы подошли к важной проблеме. Внутри России спор о Второй мировой войне приобрел особый характер: старый раскол между сталинистами и антисталинистами оказался спроецирован на международную проблематику. Сталинисты выступили союзниками руководителей государства в борьбе против приравнивания Сталина к Гитлеру. Их противники настаивали, что такое приравнивание обоснованно, но предлагали разделить сталинизм и подвиг советского народа в войне.

Верно и обратное: если во внутренней политике антисталинисты стремятся «развести» подвиг народа в войне и сталинский режим, а сталинисты, напротив, утверждают, что без Сталина победа была невозможна, то политики соседних с Россией стран, использующие тезис о двух тоталитаризмах, по сути, солидаризуются с российскими сталинистами. В самом деле, отказываясь видеть в победе Красной армии освобождение от фашизма, описывая Вторую мировую войну как схватку «двух тоталитаризмов», они способствуют отождествлению героизма советского народа с политикой репрессивного режима.

Национализация Победы

В ответ на «пересмотр истории Второй мировой войны» в некоторых странах Европы в российской пропаганде (и достаточно широко в обществе) проявилась конфронтация. С одной стороны, в ходе празднования Дня Победы в последние годы россияне все чаще говорят о победе над Германией как об исключительно российском прошлом. «Приватизация» победы, ее переформулировка как «победы над Европой» в трудах некоторых активистов российской исторической политики фактически возрождает в зеркальном отражении нацистский миф о «цивилизаторской миссии» Германии, которая якобы несла завоеванным народам Восточной Европы «европейские ценности».