Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Казалось, Вторая мировая война заложила основы и общего представления о границах европейской цивилизации. Хотя европейский континент в послевоенный период и делился надвое «железным занавесом», Советский Союз не только контролировал политические процессы в Восточной Европе, но и сам был ее частью; вопроса о его «цивилизационной» принадлежности не возникало. Совершенно естественно в устах одного из победителей, генерала де Голля, звучала мысль о «Европе от Атлантики до Урала».

Кризис послевоенного нарратива

Этот порядок начал рушиться уже к концу прошлого века. Дети и внуки поколения победителей поставили под сомнение черно-белую картину Второй мировой, указывая на соучастие многих сограждан в холокосте и военных преступлениях. В самой Германии, крепче всего держащейся за послевоенную картину мира, возник (и был подавлен общественным возмущением) «спор историков», пытавшихся переосмыслить первую половину ХХ века как общеевропейскую «гражданскую войну». А после распада мировой коммунистической системы, а затем и самого Советского Союза пересмотр представлений о прошлом получил мощный стимул со стороны государств бывшей Восточной Европы (переименованной собственными элитами в Центральную).

Перестав испытывать идеологическое давление и контроль со стороны Москвы, интеллектуалы и политики центральноевропейских стран и близких к ним в этом отношении стран Балтии приступили к реконструкции собственной национальной идентичности, а перед многими постсоветскими странами встала проблема национального строительства с нуля.

В этой работе центральное место занял процесс выработки собственного отношения ко Второй мировой. В самом деле, нарратив войны как борьбы добра со злом плохо ложился на национальную память жителей этих стран: во многих случаях население раскололось, значительная его часть сотрудничала с немецкими властями, а в послевоенные годы — с просоветскими лидерами государств. Народы оказались разделенными между двумя враждебными лагерями, и многие были вовлечены в военные преступления — как в качестве жертв, так и в роли палачей. Эта эпоха оставила после себя болезненное наследие, и до сих пор очень сложно примирить национальную память с трагическим прошлым.

В некоторых странах Вторая мировая выглядела как «навязанная гражданская война». Так, например, большие группы эстонцев служили в Красной армии, в германских и финских частях и воевали друг против друга. Задача национального строительства требовала примирить память об этих группах, и для ее решения эти страны объявили себя жертвами двух внешних сил, двух тоталитарных режимов, равно чуждых местным традициям и интересам. Такая трактовка позволяла вынести за рамки национального сообщества вопрос об ответственности за деяния этих режимов, даже совершавшиеся на территории этих стран и при участии местного населения.

В странах Балтии были реабилитированы ветераны Войск СС. В Западной Европе не проводились парады ветеранов прогерманских подразделений, зато они проходили в восточной ее части. На рассказ о войне наложился опыт послевоенных десятилетий, и во многих государствах Центральной Европы и Балтии в 1990–2000-е годы были открыты музеи «двух оккупаций» или тоталитаризма, также приравнивающие немецкое правление 1940-х годов к периоду социализма с конца 1940-х до конца 1980-х годов. Одновременно нарратив, центром которого является день 9 Мая, предстал в некоторых странах региона как чужой — праздник этнических русских, и стал служить сплочению «сообщества контрпамяти», противостоящего государственному дискурсу этих стран[152]. Именно программа национального строительства требовала признания СССР и гитлеровской Германии «двумя тоталитарными режимами», в равной степени ответственными за Вторую мировую войну.

Очевидно, что такая трактовка ставила под сомнение моральные основания послевоенного порядка, делая его лишь результатом временного соотношения сил великих держав. Именно поэтому к такому пересмотру истории очень осторожно относится и Германия, и страны-победительницы. По понятным причинам не может согласиться с такой интерпретацией и Россия: 27 миллионов советских людей погибли в войне с нацистской Германией, эти жертвы могут быть оправданы только победой над абсолютным злом, и другое представление о Второй мировой в обозримом будущем в России принято не будет.