Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда

– Если ко всему подходить с такой точки зрения, то тогда вообще никогда не следует воевать. Любая война – это всегда финансовые издержки! – подал злую реплику со своего места горячий Игнатьев.

Рейтер смерил его снисходительным взглядом.

– Зря вы так кипятитесь, Николай Павлович! Продление Сырдарьинской линии и завоевание Ташкента действительно потребуют больших расходов. Мы не партизанщиной занимаемся, а хотим целые государства присоединять со всеми их проблемами, а проблем, согласитесь, в ханствах тамошних предостаточно и все они требуют денег.

На том заседание комитета и закончилось.

Тем временем не присутствовавший на совещании генерал-губернатор Западной Сибири Дюгамель отправил в Петербург собственный план похода на Ташкент, где указывал на сравнительную легкость овладения городом. При этом Дюгамель требовал ассигнования на это огромных средств и подчеркивал, что новые приобретения не уменьшат, а увеличат расходы как на содержание Сырдарьинской линии, так и особенно Сибирского корпуса. Письмо Дюгамеля заканчивалось так: «Я признаю возможность добиться увеличения нравственного влияния России в Средней Азии в результате завоевания Ташкента, но считаю, что материальных выгод от этого приобретения ожидать нельзя, ни в настоящем, ни в будущем».

Познакомившись с посланием Дюгамеля, Милютин был вне себя.

– Экая каналья этот Дюгамель! – швырял он на пол документы с рабочего стола. – Не зря говорят, дураку хоть кол на голове теши, он все свое несет. Эх, вернуть бы в Омск старика Гасфорда и забот бы не было!

В свою очередь, ознакомившись с письмом Дюгамеля, министр финансов Рейтер остался весьма доволен.

– Что и требовалось доказать! – заявил он со значением при встрече посрамленному графу Игнатьеву.

Понимая, что ситуация изменилась не в лучшую сторону, Милютин пошел ва-банк и принялся уговаривать лично императора.

– Ваше величество, Дюгамель сам не ведает, что говорит. Вы же сами знаете его умственные способности! – напирал на императора военный министр. – Все его расчеты высосаны из пальца! Во-первых, мы весьма быстро сможем заселить поселенцами плодороднейшую Чуйскую долину, а тамошние леса значительно удешевят строительство укреплений. К тому же главный удар будет наносить не Сибирский, а Оренбургский корпус. Участие же сибирских войск Сырдарьинской линии будет заключаться лишь в изучении местности, что не требует, как вы сами понимаете, значительных расходов!

– Все это так, Дмитрий Алексеевич, – вздыхал Александр II, отводя взгляд. – Если бы кто-то один возражал против ваших наполеоновских планов – это еще ладно! Но когда двое, причем, помимо министра финансов, и губернатор Западной Сибири – это совсем иной коленкор!

Не сдаваясь, Милютин снова и снова обрабатывал императора. В конце концов, взвесив все «за» и «против», Александр II и Милютин предложили Дюгамелю подготовку к занятию Ташкента и Туркестана отменить, но вместе с тем не отказываться от мысли о необходимости сомкнуть пограничную линию. «Весьма быть может, что по ближайшем обзоре гор, разделяющих долины рек Сырдарьи и Чу, соединение южных оренбургской и сибирской границ наших окажется удобным и без занятия этих областей. До тех пор, пока граница не будет соединена, не будет достигнуто единство в действиях Оренбурга и Омска, а главное – самое развитие наших торговых и политических видов в Средней Азии не может быть доступно», – написал западносибирскому генерал-губернатору недовольный Милютин.

В своем письме Дюгамелю военный министр раздраженно напомнил генерал-губернатору, что подчиненный ему отряд Колпаковского летом 1862 года бесплодно простоял несколько дней в районе Пишпека, тогда как вполне мог занять его или двинуться к Аулие-Ате, в результате чего «значительная часть предполагавшегося для Сибирского корпуса (задания) на 1863 и 1864 годы могла бы осуществиться еще в нынешнем году без всяких затруднений… Подобные действия не только облегчили бы рекогносцировку Туркестана, но и способствовали бы изучению «главного пути к Ташкенту и Коканду из Аулие-Ата».

Фактически Милютин обвинял Дюгамеля в бездействии и некомпетенции. В заключение Милютин запрашивал Дюгамеля, что вообще тот намерен сделать «для осуществления высочайших указаний по соединению оренбургской и сибирской границ без особого напряжения сил и без больших расходов».

Удивительно, но на Дюгамеля внушения Милютина совершенно не подействовали. Вместо каких-либо конкретных действий он начал нудную переписку с Петербургом, отстаивая свою точку зрения. В новом письме Милютину Дюгамель опять ссылался на значительность издержек, с которыми связано «постоянное водворение» войск в отдаленных местностях Азии», указывал на бесполезность «набегов» на кокандские укрепления и предлагал дожидаться тех времен, когда «политические и финансовые обстоятельства позволят нам окончательно занять Зачуйский край».

Ответ Дюгамеля вызвал возмущение Милютина.