Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда

– О дипломатических подвигах графа Игнатьева вам известно не хуже меня. Помимо этого, как генерал Генерального штаба, граф состоит со мной в товарищеских отношениях и является нашим полным единомышленником.

Так что теперь будем в оба уха успокаивать пугливого Горчакова.

Разумеется, было бы в корне неправильно сводить все дело к личным отношениям между Милютиным и Игнатьевым. Решения среднеазиатских вопросов требовала сама военно-политическая обстановка.

Полная поддержка Игнатьева усиливала позиции Военного министерства на заседаниях Особого комитета, обсуждавшего важнейшие проблемы политики.

Горчаков назначением Игнатьева был недоволен, но что поделать – это было личное распоряжение Александра II, которому смелая позиция военных нравилась куда больше, чем осторожная горчаковская.

Теперь, когда руки были развязаны, Милютин начал действовать более решительнее. Для начала, ссылаясь на полученные в Оренбурге известия о концентрации кокандских войск в окрестностях Туркестана, Ташкента и Сузака, он предложил Дюгамелю учесть это в его «действиях и сношениях» с Кокандом. Министр также обратил внимание генерал-губернатора Западной Сибири на намерение кокандского правительства сочетать мирные переговоры в Омске с наступлением на Сырдарьинскую линию. Дюгамелю поручалось провести военный маневр в случае выступления кокандских войск, чтобы отвлечь их от Сырдарьинской линии.

Однако Дюгамель, получивший одновременно письмо Безака с просьбой о содействии, сослался на маловероятность военных операций в зимнее время и заявил, что движение крупного русского отряда к крепости Сузак «совершенно невозможно». Менее затруднительно, писал он Милютину, направить небольшой отряд к реке Чу и Пишпеку, но это вряд ли поможет войскам на Сырдарье из-за огромного расстояния между операционными линиями Оренбургского и Сибирского корпусов. «Перейти же за реку Чу, значило бы начать военные действия, к чему я не считаю себя уполномоченным, и резко противоречило бы принятой мной системе».

Помимо этого, генерал-губернатор информировал военного министра о значительном сокращении расходов на содержание Сибирского корпуса и предупреждал, что снаряжение военных экспедиций не только помешает осуществить «предполагаемые сбережения», но и вовлечет казну в новые значительные денежные траты.

Это письмо встретило резкую отповедь Военного министерства. Милютин напоминал Дюгамелю о категорическом, отказе правительственных кругов России признавать реку Чу «чертой, ограничивающей круг действий вверенных вам войск». Он разъяснял далее, что при характерных для внутреннего положения Коканда феодальных раздорах и усилившейся враждебности к России «нельзя ожидать успеха ни от мирных с ними сношений, ни от строго оборонительного образа действий». Ссылаясь на участившиеся нападения кокандских отрядов на казахские племена русского подданства и на слухи о подготовке совместного выступления Хивинского и Кокандского ханств против России, Милютин указывал на необходимость быть готовым к решительным действиям.

Этот инцидент заставил правительство ускорить выработку общих принципов среднеазиатской политики, тем более что Безак продолжал призывать к осуществлению предложенных им наступательных мероприятий.

* * *

Между тем далеко на юге события шли своим чередом, независимо от того, что решали в Петербурге и в Омске. К этому времени начальник Алатауского округа полковник Герасим Колпаковский срочно сформировал отряд из восьми рот пехоты и двух сотен казаков при 8 орудиях. Больше наскрести для экспедиции было просто нельзя.

6 октября отряд двумя колоннами спешно выступил к Пишпеку. Главные силы отряда со всей артиллерией и тяжестями направились, под начальством самого Колпаковского, по Курдайскому перевалу к Кассыкскому броду на реку Чу. Казаки, под командой штабс-капитана Генерального штаба Проценко, двинулись по Кастекскому ущелью на Чумикский брод. 13 октября обе колонны подошли к Пишпеку и расположились в двух верстах на реке Алаарча. В тот же вечер, не теряя времени, Колпаковский начал осадные работы.

По сравнению с 1860 годом Пишпек был серьезно укреплен и имел больший гарнизон. Крепостью начальствовал еще не оправившийся от раны Рахматулла. Ему помогал начальник сарбазов Тюре-Кул.

Кокандцы рассчитывали, что мы можем взять крепость только штурмом, так как были уверены в непробиваемости толстых стен. Для мины, по мнению Рахматуллы, у нас просто не было пороха.

Вскоре по приказу Колпаковского были устроены и вооружены три батареи. После чего артиллерия открыла навесный и прицельный огонь. Неприятель отвечал из одного большого орудия, поставленного на южной башне цитадели, и нескольких меньшего калибра. Через некоторое время башня была сбита и большое орудие замолчало. Наша же бомбардировка и осадные работы продолжались.