Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда

При этом больной Романовский не оставил поприще Большой Игры, начав тесное сотрудничество с Русским географическим обществом. Он написал статьи «О географических исследованиях степи и Туркестанской области в 1865 г.» и «Несколько слов о торговом значении Ташкента», издал книгу «Заметки по среднеазиатскому вопросу». В мае 1881 года Романовский поразил очередной инфаркт, и он умер в казанском госпитале.

Увы, стремительно взметнувшаяся на военном небосклоне России полководческая звезда Романовского, которому пророчили славу второго Суворова, столь же стремительно закатилась из-за банального навета.

* * *

Интересна и трагична дальнейшая судьба одного из главных героев штурма Джизака поручика Кузьминского. Удивительно, но несмотря на свои тяжелейшие ранения, Кузьминский к вечеру был все еще жив, хотя, как говорили солдаты, «находился при последнем издыхании». За подвиг при взятии Ура-Тюбе Кузьминского наградили Георгием 4-й степени, а за штурм Джизака – Георгием 3-й степени, но сам награжденный ничего об этом не знал, так как пребывал в коме.

Когда прибывший в Петербург после взятия Джизака граф Воронцов-Дашков доложил императору о подвиге Кузьминского и его тяжелейшем состоянии, Александр II приказал:

– Немедленно телеграфировать Крыжановскому, чтобы на лечение раненых в последних боях денежный отпуск был увеличен, а Кузьминского везти лечить сюда, если это еще возможно!

Вскоре изрезанного, исколотого, изрубленного и пронизанного пулями Кузьминского доставили в столицу. Поручик по-прежнему находился в бессознательном состоянии. Осмотрев его, лучшие врачи заявили, что надежд на выздоровление почти нет, но можно попытаться спасти – отправив поручика в Вену или Париж, где есть соответствующие специалисты. И Александр II тут же распорядился отправить Кузьминского в Вену.

Впоследствии Кузьминский решительно отказывался припомнить подробности своего путешествия из Средней Азии в австрийскую столицу. Он смутно припоминал себя и в Венской клинике, в которой, наконец-то пришел в себя. Знаменитый хирург Думмрейхер, сделавший ему несколько первых операций, наотрез отказался взять тяжелораненого на свою ответственность и порекомендовал отправить Кузьминского в Париж, где, по его мнению, были подходящие специалисты. В Париже Кузьминскому сделали еще несколько операций. После относительного выздоровления на костылях и в шрамах он вернулся в Петербург в новом чине штаб-ротмистром Кавалергардского полка и с двумя Георгиями на груди.

В 1876 году в связи с началом войны между Сербией и Турцией Кузьминский подал прошение об отпуске, для того чтобы ехать воевать за сербов, но получил отказ. Тогда он отправился на Балканы самовольно, формально став дезертиром. До самого окончания войны Кузьминский храбро воевал, а затем, вернувшись в Россию, решил обратиться лично к императору с просьбой о прощении, тем более что тот уже простил за такой же проступок генерала Черняева. Будучи в Яссах, Кузьминский дождался поезда, в котором на Балканы ехал император Александр II. Из воспоминаний С.Ю. Витте: «Когда императорский поезд прибыл в Яссы, мы вышли из поезда и стали около вагона, где находился император. Государь не вышел из вагона, а открыв окно, уперся на него локтями и смотрел вдаль… Вдруг я вижу, что глаза его, устремленные на платформу, остановились и он стал чрезвычайно пристально к чему-то присматриваться… Естественно, мы все обернулись и стали смотреть в этом же направлении. И вот я вижу, что там стоит ротмистр Кузьминский в черкеске со всеми своими Георгиями. Император, обращаясь к нему, говорит: «Ты ротмистр Кузьминский?» Тот говорит: «Точно так, Ваше Величество», – и в это время подходит к вагону и, по-видимому, начинает просить прощения у государя. А государь ему говорит: «Ты, – говорит – дезертир, ты убежал из моей армии без моего разрешения и без разрешения начальства».

В это время около меня стоял начальник тыла армии, генерал-лейтенант Каталей. Государь, обращаясь к Кателею, сказал: «Арестовать его и посадить в крепость». И вдруг я вижу, что Кузьминский вынимает кинжал и преспокойно всовывает его себе в сердце. Для того, чтобы император Александр II этого не заметил, мы все обступили Кузьминского: вынимать кинжал было поздно, так как наполовину он всунул его в сердце. Окружив его для того, чтобы он не упал, а стоял, мы постепенно, прижимая его, двигались прочь от вагона. К этому времени подоспели другие офицеры, так как на платформе было много людей.