Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда

Наши потери на второй день штурма простиралась до 70 убитых и раненых. Остальные были обессилены до такой степени, что не могли держать в руках ружья…

* * *

Впоследствии военные историки признают, что с тактической стороны оборона цитадели была безукоризненна. Фон Штемпель, своевременно получая донесения, грамотно использовал свой небольшой резерв. Поэтому, несмотря на большое протяжение цитадели, противник везде встречал надлежащий отпор. На своем месте был и командовавший артиллерией капитан Михневич. Его картечь и ручные гранаты зачастую являлись последним аргументом, обращавшим в бегство толпы мятежников.

Пятого, шестого и седьмого июня неприятель продолжал приступы, атакуя ежедневно по несколько раз ворота и проломы. Атаки следовали за атаками, и каждая увеличивала наши потери. Все больные и легкораненые давно были в боевом строю. В переполненном лазарете лежали только самые тяжелые. Ухаживать за ними было некому, так как санитары ушли в бой, единственный оставшийся врач делал все, что мог, но силы его были не бесконечны. Последних раненых складывали прямо в тронном зале Тамерлана…

Пальба по стенам и цитадели днем не прекращалась ни на минуту, ослабевая только к ночи. Гарнизон, отбивая приступы, делал вылазки, очищая площадки перед воротами, что значительно уменьшало пальбу неприятеля по цитадели.

На третий день, не зная, что Кауфман уже двигается на выручку, солдаты начинали терять терпение. Флегматичный Штемпель не мог уже поддерживать изначальный боевой дух в солдатах. В данной ситуации незаменимым оказался подполковник Назаров. Храбрый кавказский рубака, он обладал умением обращаться с солдатами, знал, как ободрить их соленой шуткой и забористым матерным словцом. Где появлялся Назаров, там снова воцарялся боевой настрой. Именно Назаров стал моральной опорой гарнизона, поддерживая дух геройского самоотвержения до последней минуты осады. Штемпель и Назаров прекрасно дополнили друг друга – спокойный и хладнокровный немецкий барон и горячий, храбрый русак Назаров. При этом если Штемпель был мозгом обороны, то Назаров стал ее душой.

В конце концов, ввиду больших потерь, не зная ничего о результатах похода Кауфмана к Катта-Кургану и его дальнейших намерениях, фон Штемпель пришел к убеждению, что оборонять всю цитадель малым числом людей долго не получится.

– Господа, предлагаю следующий план, – объявил он собранным во время одной из передышек офицерам. – В случае прорыва противника в цитадель отступаем в ханский дворец, запираемся там и обороняемся до последней возможности. Когда же нас почти всех перебьют, то последние, оставшиеся в живых, взорвутся вместе с порохом. Будут ли другие мнения?

Других мнений не было.

Из воспоминаний участника совещания: «С этого тщедушного, морщинистого, любезного, но молчаливого русского немца, едва, впрочем, владевшего немецким языком, сталось бы исполнить решение и отправить нас всех сначала на воздух, а потом туда, откуда еще никто не возвращался…»

Следует сказать, что Штемпель неоднократно посылал людей известить Кауфмана о происходящем в Самарканде. Но дозоры мятежников по дороге в Катта-Курган ловили наших посланников. Позднее станет известно, что пробраться удалось только седьмому из посланных, остальные были пойманы и запытаны до смерти. Только на седьмые сутки после начала штурма Штемпель, наконец-то, получил письмо командующего о его движении к Самарканду. В письме значилось: «Держитесь! Завтра я буду у вас».

Обрадованный комендант сам обошел всю линию обороны, зачитывая солдатам записку генерал-губернатора Туркестана. Радостная весть была встречена дружным «ура!». А взвившаяся вскоре в ночном небе ракета возвестила, что Кауфман уже совсем рядом.

Глава седьмая

5 июня Кауфман после одержанной победы на Зерабулакских высотах прибыл в Катта-Курган. Небольшая толпа жителей и аксакалы поздравляли его с победой. Кауфман созвал военный совет. Решали, что делать дальше: идти ли к Бухаре, путь на которую после этой победы был открыт, или вернуться в Самарканд? Мнения разделились. Генерал Гейнс убеждал, что надо брать Бухару, сопротивления, мол, не будет. Генерал Головачев настаивал на скорейшем возвращении в Самарканд – судьба оставленного там гарнизона внушала ему тревогу. С Головачевым после некоторого раздумья согласился и Кауфман.

Оставив в Катта-Кургане батальон и два орудия, он со всем остальным отрядом и артиллерией немедленно выступил к Самарканду. Дорога была совершенно свободна; кишлаки по-прежнему пусты, нигде ни души, только в долине, в садах, бродили толпы безоружных жителей.