Битва за рай

Мне открывают дверь в небольшую стерильно чистую комнату, освещённую, словно больница, белыми люминесцентными лампами. Здесь несколько месяцев назад убили Артура. Воспоминания о нём наполняют моё сердце болью и состраданием. Но так даже лучше. Эмоции мне помогут творить.

Я подхожу к белому кожаному креслу перед которым на небольшом стеклянном столике уже покоится хрустальная чаша. Подготовились. Суета не должна испортить «процесс».

По бокам от кресла расположены всё те же высокие шкафчики, до верху заполненные пробирками с сияющей розовой жидкостью - эфириусом. Меня начинает подташнивать от этого зрелища, и я отворачиваюсь к зеркалу. Там за толстым стеклом со звукоизоляцией уже, должно быть, собралось немало зрителей.

Серебристая гладь подёргивается рябью - и я вижу лучших творцов Либрума, приготовившихся к демонстрации. Топ.

Дориан. Торнтон. Берд. Ирена. И Лана...

Я неспешно оглядываю их стройный ряд и понимаю, что они пришли сюда не только ради того, чтобы обозначить свою лояльность Верховному архонту ФФЗ, но и ради меня. А всё потому, что я пообещала создать то, что создать невозможно.

Я усаживаюсь в кресло и стараюсь не думать о том, что на нём со мной сотворят. Здесь холодно, некомфортно, но так и должно быть. Мельком смотрю на чашу, а потом не выдерживаю и бросаю взгляд на своего мучителя по ту сторону зеркала. Да, Шон тоже здесь. Под ручку с Иреной. Наши взгляды на миг встречаются.

- Вы нам доставили немало хлопот, Кара, - говорит Фредерик Штольцберг, который стоит слева от меня. Он, как всегда, в белоснежном эфириусном костюме. Не выношу этот цвет. -Но я решил дать вам ещё один шанс. Повторите, пожалуйста, громко и чётко, что вы хотите создать.

Я заставляю себя изогнуть уголки губ и, глядя на него в упор, невозмутимо отвечаю:

- Я создам эфириус.

Штольцберг неотрывно смотрит на меня и улыбается.

- Попробуйте, моя дорогая, попробуйте... В случае успеха вы сможете обратно вернуться в Либрум и занять верхнее место в пантеоновском топе. Вы ведь хотите именно этого, Кара?

- Безусловно, - вру я.

- Что ж, тогда приступайте!

С этими словами Штольцберг хлопает в ладоши и разводит руки в стороны, мол, путь открыт.

Я от него отворачиваюсь. Закрываю глаза, чтобы собраться. Мысленным взором переношусь в галерею храма творцов, рассматривая каждый портрет писателей, глядящих с белокаменных стен на меня с укором, с мольбой, с немой просьбой. Останавливаюсь перед лицом Томми. Моего болезного, израненного Томми, в чьих серых глазах сверкает надежда.

«Прощай, добрый друг, - обращаюсь к нему. - Рано или поздно мы с тобой встретимся. Но ты умер не зря. Теперь моя очередь.»

Эмоции бьют через край, и я чуть слышно начинаю шептать:

- Алекс Брук... Дэвин Норт... Марина Польских...

Дыхание немного сбивается, зато голос становится громче, уверенней:

- Катарина Фитцбрихт... Дик Браун... Хизел Ленси... - Я открываю глаза и сосредоточенно гляжу на чашу, в то время, как в душе разворачивается настоящая буря. - Ирина Лефанова... Александр Попов... Эрни МакМэллан...

Я дрожу, то ли от боли и скорби, то ли от того, что отдаю словам всю себя. Каплю за каплей.

- Сара Бернар... Полина Ковальских... Элизабет Гюнтер...

Я не говорю, я кричу, представляя каждого творца, отдавшего свою жизнь за Эдем. Господи, как же их было много! Но мне нужно назвать хотя бы часть. Это несложно для той, кто столько времени провела в галерее.

- Делия Кларк... Патрик Робинсон... Жюльен Мартен... Ильза Леман...

Меня уже всю трясёт, голова раскалывается, но слова слетают с губ сами собой, фамилия за фамилией. И хрустальная чаша начинает понемногу наполняться.

- Эмилия Шульте... Зои Гамильтон... Алисия Блэк...

Лоб вспотел, сосуды в глазах потрескались, а из носа потекла струйка горячей густой крови, но я не обращаю на это внимание, продолжая выплетать формулу материализации:

- Клара Шнитке... Артур Долохов...

- Замечательно, Карина! Продолжайте! - восторженно выкрикивает Штольцберг и тут же осекается, прикрывает ладонями рот, боясь помешать.

А я уже ощущаю, как что-то важное, то, что составляет саму суть меня, покидает моё тело... Но всё равно продолжаю страстно кричать. Я обязана создать то, что задумала. А дальше. Мне уже всё равно.

- Марианна Штольцберг... Томас Лайвли... - с болью и горечью выдыхаю я, а затем, замечаю, что чаша уже наполнилась наполовину розовым маслянистым веществом, и добавляю спокойнее: - Кристофер Нолланд...

Я останавливаюсь. Но не расслабляюсь: надо удержать результат.

- Поздравляю, Карина! - аплодирует мне Штольцберг. На лицах писателей застыло выражение недоумения, изумления. Их глаза широко распахнуты, рты приоткрыты. - Какой невероятный триумф! Неужели вы сумели понять, что такое эфириус?

- Да, - отвечаю я.

Штольцберг вопросительно вскидывает брови.

Губы еле шевелятся, голос дрожит, меня всю трясёт от перенапряжения, но я отвечаю:

- Трепетная душа творца, исполненная мечтаний и надежд. Вот что такое эфириус. Его невозможно создать, можно только отдать. Добровольно и бескорыстно.