Битва жизни

Какъ прекрасенъ былъ ландшафтъ, облитый этимъ свѣтомъ! Какъ весело играли на всѣхъ предметахъ живительные лучи солнца! Мрачная за минуту масса лѣса запестрѣла отливами жолтаго, зеленаго, бураго и краснаго вина и разрѣшилась различными формами деревъ, съ каплями дождя, скользящими по листьямъ и, сверкая, падающими на землю. Ярко-зеленый лугъ какъ будто вспыхнулъ; казалось, минуту тому назадъ онъ былъ слѣпъ и вдругъ прозрѣлъ и любуется свѣтлымъ небомъ. Поля хлѣба, кустарникъ, сады, жилища, купы крышъ, колокольня церкви, рѣка, водяная мѣльница, — все, улыбаясь, выступило изъ мрака и тѣни. Весело запѣли птицы, цвѣты подняли свои головки, свѣжій запахъ поднялся изъ оживленной почвы; синева неба разливалась все шире и шире; косвенные лучи солнца прорѣзали мрачную полосу тучь, медленно удалявшихся за горизонтъ, и радуга въ торжественномъ величіи раскинулась по небу изящнѣйшими цвѣтами.

Близь дороги, пріютившись подъ огромнымъ вязомъ съ узкою скамьею вокругъ толстаго ствола, маленькая гостинница поглядывала на путника весело и привѣтливо, какъ слѣдуетъ подобному заведенію, и соблазнила его нѣмымъ, но краснорѣчивымъ увѣреніемъ въ ждущихъ его здѣсь удобствахъ. Красная вывѣска на деревѣ, сверкая на солнцѣ золотыми буквами, поглядывала на проходящихъ изъ за листьевъ, какъ веселое лицо, и обѣщала хорошее угощеніе. Каждая лошадь, пробная мимо, поднимала уши, почуявши свѣжую воду въ жолобѣ и разсыпанное подъ нимъ пахучее сѣно. Алыя сторы въ нижнемъ этажѣ, и чистые бѣлые занавѣсы въ маленькихъ спальняхъ на верху, манили къ себѣ проѣзжаго, качаясь по вѣтру. На свѣтлозеленыхъ ставняхъ золотыя надписи говорили о пивѣ, о лучшихъ винахъ и покойныхъ постеляхъ, и тутъ же было трогательное изображеніе кружки портера, вспѣнившагося черезъ край. На окнахъ въ ярко красныхъ горшкахъ стояли цвѣтущія растенія, живо рисовавшіяся на бѣломъ фасадѣ дома; а въ темномъ промежуткѣ дверей сверкали полосы свѣта, отражавшагося на рядахъ бутылокъ и стакановъ.

На порогѣ красовалась почтенная фигура хозяина гостинницы: созданіе коротенькое, но плотное и круглое; онъ стоялъ, заложивши руки въ карманы и разставивши ноги, — именно въ той позѣ, которая ясно говорила, что онъ спокоенъ на счетъ погреба и вообще положительно убѣжденъ въ достоинствѣ своего заведенія, — убѣжденіе тихое и добродѣтельное, неизмѣримо далекое отъ наглаго хвастовства. Чрезмѣрная сырость, сбѣгавшая послѣ дождя каплями со всѣхъ предметовъ, выказывала его съ выгодной стороны. Ничто близь него не терпѣло жажды. Нѣсколько отяжелѣвшихъ далій, выглядывая изъ за частокола его опрятнаго сада, упились, казалось, сколько могли (можетъ быть, даже и немного больше), между-тѣмъ, какъ розы, шиповникъ, левкой, растенія на окнахъ, и листья на старомъ деревѣ, были, такъ сказать, только навеселѣ, какъ собесѣдники, незабывшіе умѣренности и только оживившіе свою любезность. Капли, ниспадающія около нихъ на землю, сверкали, какъ веселыя шутки, и, ничего не задѣвая, орошали забытые уголки земли, куда рѣдко проникаетъ дождь.

Этой деревенской гостинницѣ дано, при ея основаніи, необыкновенное имя: «Терка». Подъ этимъ хозяйственнымъ названіемъ, на той же яркой вывѣскѣ на деревѣ и такими же золотыми буквами было написано: «гостинница Бенджамина Бритна».

Взглянувши еще разъ, повнимательнѣе, въ лицо хозяину, вы увѣрились бы, что на порогѣ стоитъ никто другой, какъ самъ Бенджаминъ Бритнъ, измѣнившійся соотвѣтственно протекшему времени, но къ лучшему: особа очень почтенная.

— Мистриссъ Бритнъ, сказалъ онъ, поглядывая на дорогу, — что-то запоздала. Пора уже чай пить.

Такъ какъ мистриссъ Бритнъ не являлась, такъ онъ отъ нечего дѣлать вышедъ на дорогу, посмотрѣлъ на домъ и остался, кажется, очень доволенъ. «Заведеніе именно такое, сказалъ онъ: — въ какомъ бы я самъ остановился, если бы не я его содержалъ».

Оттуда онъ побрелъ къ частоколу сада и заглянулъ на даліи. Онѣ смотрѣли на него уныло, повѣсивши сонныя головки, — и вдругъ подымали ихъ, покачивая, когда сбѣгала съ нихъ тяжелая капля дождя.

— За вами надо присмотрѣть, сказалъ Бритнъ. — Не забыть бы сказать ей объ этомъ. Что это она такъ долго не идетъ!

Благовѣрная половина мистера Бритна была до такой степени лучшею его половиной, что онъ безъ нея былъ рѣшительно существо несчастное и безпомощное.

— А кажется, и дѣла то немного, продолжалъ онъ: — закупить кое-что на рывкѣ… А! вотъ она, наконецъ.