Битва жизни

На дорогѣ задребезжала повозка, управляемая мальчиковъ; въ ней сидѣла полновѣсная женская фигура; за ней сушился распущенный насквозь промокшій зонтикъ, а впереди голыя руки обинмали корзину, стоявшую у нея на колѣняхъ; нѣсколько другихъ корзинъ и узелковъ лежали кучами вокругъ нея; на лицѣ ея изображалось что-то свѣтло-добродушное, и въ движеніяхъ была видна какая-то самодовольная неловкость, когда она покачивалась отъ движенія экипажа, уже издали пахнувшаго древностью. Это впечатлѣніе не уменьшилось при приближеніи экипажа, и когда онъ остановился у дверей «Терки», изъ него выскочила пара башмаковъ, проворно скользнула между распростертыхъ рукъ мистера Бритна и ощутительно тяжело ступила на дорожку; эти башмаки едва ли могли принадлежать кому нибудь, кромѣ Клеменси Ньюкомъ.

И дѣйствительно, они принадлежали ей: это она въ нихъ стояла, свѣжее, краснощокое созданіе, съ такою же жирнолоснящеюся физіономіей, какъ и прежде, но уже съ здоровыми локтями, на которыхъ образовались даже мягкія ямочки.

— Долго вы ѣздили, Клемми! сказалъ Бритнъ.

— Боже мои, посмотрите, сколько было дѣла, Бенъ! отвѣчала она, заботливо присматривая, чтобы корзины и узелки были перенесены въ домъ въ цѣлости. — Восемь, девять, десять, — а гдѣ жъ одиннадцатый? Ихъ было одиннадцать; а, вотъ онъ! — ну, хорошо. Отложи лошадь, Гарри, да если она опять закашляетъ, такъ подмѣшай ей на ночь въ кормъ подогрѣтыхъ отрубей. Восемь, девять, десять. А гдѣ жъ одиннадцатый? Да, бишь, я и позабыла, всѣ тутъ. Что дѣти, Бенъ?

— Слава Богу, Клемми, здоровы.

— Господь съ ними! сказала мистриссъ Бритнъ, снимая шляпку, потому-что они вошли уже въ комнату, и приглаживая волосы ладонями. — Поцалуй же меня.

Мистеръ Бритнъ поспѣшилъ исполнить ея желаніе.

— Кажется, сказала мистриссъ Бритнъ, опустошая свои карманы, т. е. выгружая изъ нихъ огромную кучу тетрадочекъ съ загнутыми углами и скомканныхъ бумажекъ:- кажется, все сдѣлано. Счеты сведены, — рѣка продана, — пивоваровъ счетъ тоже повѣренъ и заплаченъ, — трубки заказаны, — семнадцать Фунтовъ внесены въ банкъ, — это какъ разъ, сколько мы были должны доктору Гитфильду за маленькую Клемъ, — вы догадываетесь, докторъ Гитфильдъ опять не хотѣлъ ничего взять, Безъ.

— Я такъ и думалъ, отвѣчалъ Бритнь.

— Да, не хотѣлъ. Говоритъ, какое бы у васъ ни было семейство, я не хочу вводить васъ въ издержки ни на полпенни. Хоть будь у васъ два десятка дѣтей.

Лицо Бритна приняло серьёзное выраженіе, и онъ пристально устремилъ глаза въ стѣну.

— Вѣдь это отъ него очень любезно? сказала Клеменси.

— Да, отвѣчалъ Бритнъ. — Только я ни въ какомъ случаѣ не употреблю во зло его доброты.

— Конечно, нѣтъ, сказала Клеменси. — Да вотъ еще за клепера 8 фунтовъ 2 шиллинга. Вѣдь это недурно, а?

— Цѣна хороша, отвѣчалъ Бенъ.

— Очень рада, что угодила вамъ! Я знала это напередъ. Кажется, все? ваша, et cetera, Клеменси Бритнъ, во всемъ отдала отчеть. Ха, ха, ха! Вотъ, возьмите спрячьте всѣ эти бумаги. Ахъ, постойте на минуту! Вотъ какое-то печатное объявленіе; можно его повѣсить на стѣну, прямо изъ типографіи, еще совсѣмъ сырое; что за чудесный запахъ!

— Что это такое? спросилъ Безъ, разсматривая листъ.

— Не знаю, отвѣчала жена. — Я не прочла ни слова.

— «Будетъ продано съ аукціона», прочелъ хозяинъ Терки, «если предварительно не заключатъ какой нибудь частной сдѣлки».

— Они всегда такъ пишутъ, замѣтила Клеменси.

— Да не всегда пишутъ вотъ это, продолжалъ онъ: — посмотрите: «господскій домъ, и прочее — службы, и прочее — усадьбы, и прочее — мистеры Снитчей и Краггсъ, и прочее — все убранство и мебель свободнаго отъ долговъ незаложеннаго имѣнія Мейкля Уардена, намѣревающагося остаться еще на жительствѣ за границей.

— Еще жить за границей! повторила Клеменси.

— Вотъ, посмотрите! сказалъ Бритнъ.

— А я еще сегодня слышала, какъ въ старомъ домѣ поговаривали, что скоро ждутъ лучшихъ и вѣрнѣйшихъ объ ней извѣстій! сказала Клеменси, печально качая годовою и почесывая локти, какъ будто воспоминаніе о прошломъ времени пробудило и старыя ея привычки. — Боже мой! Какъ это огорчитъ ихъ, Бенъ!

Мистеръ Бритнъ вздохнулъ, покачалъ головой и сказалъ, что онъ тутъ ничего не понимаетъ, и уже давно отказался отъ надежды понять что нибудь. Съ этими словами онъ завился прикрѣпленіемъ афиши къ оконницѣ, а Клеменси, постоявши нѣсколько минутъ въ молчаливомъ раздумьи, вдругъ встрепенулась, прояснила озабоченное чело и пошла посмотрѣть дѣтей.