Бюджетный отдых

А пока они Ольгу с Валентиной шерстили, то Алла Викторовна – красавица писаная, английский с французским в совершенстве, хоть сейчас в посольство на работу – развернулась к ним задом и что-то там, на торговом столе пальцами перебирает. Якобы документы готовит.

А когда «налоговые» к ней – со всей свойственной им «вежливостью» – обратились: «А вам что, особое приглашение нужно? Давайте ваши документы!», – она замерла, но к ним не повернулась. Тогда они её за плечо потеребили, мол: «Мы ждём!».

Тут наша Алла Викторовна и выдала «по Станиславскому»! Развернулась и давай креститься, а потом – глаза на переносицу и с «кашей» во рту: «Мне мама сказала: ничего никому не давать!».

И так она про это «не давать» заладила, что они её вначале успокаивать начали, а потом уже и не знали, как отвязаться. Печатей, каких было можно, ей понаставили на год вперёд, а уходя, сокрушались: «До чего народ довели, даже дураков жизнь на рынок выгнала: кого только не увидишь здесь! Свят, свят!».

Как тут не поверить, что есть и там добрые люди.

Сказала, и самой смешно стало!.. И действительно, как тут не поверить?!

Надо признаться, что окружающие были ошарашены такой изобретательностью Аллы Викторовны. А она больше всего сокрушалась о том, что её родители или ученики могли в таком виде увидеть. Но ей всё сошло с рук…

* * *

«Я тоже так могу!», – решительно подумала я и, вскочив на постели, повернула к вошедшим перекошенное лицо с косматой головой.

– Чего припёрлись? Видите, сплю! – спросила я, шепелявя, и тут же отвернулась, укрывшись простынёй с головой.

Духота, бардак и стол, заваленный лекарствами, были моими декорациями. И мне – главному и единственному здесь гениальному актёру – хватило нескольких секунд, чтобы оценить обстановку: горничная – в извиняющемся шоке; «подселёнка» – амёба в очках! – в культурным шоке.

– Простите! – услышала я голос горничной, а затем – щелчок закрывающейся входной двери.

«Ура! Победа! Нормальный здоровый человек ни за что не подселится к прибабахнутой болезной тётке, да ещё за две тысячи триста в день!», – радовалась я, как ребёнок.

Сил появилось столько, будто мне сделали инъекцию афина²⁰.

Напевая, я спустила ноги на пол и на носочках протанцевала в ванную. Хорошенько вымылась, уложила волосы феном, накрасила губы. Заправила покрывалом постель, убрала со стола и выбросила использованные лекарства и шприцы, хорошие – спрятала в ящик тумбочки. Затем раскрыла шторы и впустила свежий морской ветер в комнату…

Ужин прошёл прекрасно.

Семья «бегемотихи» оказалась обязательной, и к моему приходу они уже уходили, отужинав и пожелав мне приятного аппетита. А я, ужинав с именно таким аппетитом, только сейчас поняла: какая же я была голодная!

«Сейчас отдохну, и – на море!», – мечтала я.

Солнце садилось. Высоченные сосны подсвечивались снизу его последними лучами. Мир был добр ко мне в этот ласковый вечер?

Ага…

Я поднялась в номер за полотенцем и купальником. Открыла дверь…

– Давайте знакомиться! Меня зовут Инна! В моём номере, на соседней кровати сидела «подселёнка»-амёба в очках.

В чём и где я ошиблась? Чего не просчитала?..

Часть тринадцатая Заключительная

Я, признаться, была крайне удивлена такому сюрпризу. Подумала: «Вот это номер!», – а вслух сказала:

– Меня зовут Оксана.

«Как же это необычно, когда в наше время тебе селят в номер совершено чужого человека. Номеров свободных – завались! Какая необходимость тесниться? Для экономии чего? Электроэнергии? Труда горничных?», – так думала я, но ответов не находила…

А «киндер-сюрприз», между тем, начала осваивать территорию. Сначала она потребовала убрать мой чемодан с прохода.

«Что ж? Законно…», – сказала я себе и молча откатила чемодан к своей кровати, не имея ни малейшего желания его сейчас распаковывать.

Как только проход освободился, Инну прорвало. Было такое впечатление, что я убрала чемодан с её языка.

– Мон шер, – сыпала она, грассируя. – Вы даже не представляете, кто к вам подселился! Было время, когда мне открывали лимузины! Я живу в Париже…

«А я – в Кологриве, …», – хотелось пошутить мне, но я промолчала.

И не только потому, что вступать было рано – даже имей я такое желание, слово вставить было бы некуда. Папа Инны, с её слов, был полковником внешней разведки, но недавно скончался, чем нанёс ей непоправимую травму. Она закончила МГИМО. Работала в посольстве России в Бельгии, а теперь – в связи с выходом на пенсию – преподаёт в своей альма-матер. Всё это она сдабривала французской речью, в которой изредка проскакивал малорусский говор.

– Я поплакала немножко у ресепшен, узнала, что вы моложе меня на целых 15 лет, и решила, что мы с вами найдём общий язык, – тарахтела она.

– Я с молодёжью всегда нахожу общий язык. А плакать-то зачем надо было? – не сдержалась я.

– Вы так негостеприимно меня встретили, так негостеприимно… Даже не поздоровались. Но потом я решила, что вы спали и не ждали меня…

Ответов не требовалось. Создавалось впечатление, что она разговаривает сама с собой, перемежая русские слова французскими. Или – ещё какими. Я не сильна во французском.