Бюро находок

— А дальше поверья нарастают как снежный ком. Добавь сюда легенду о том, что зеркало может украсть душу, и то, что лестница кому-то напоминает о виселице, — и суеверие, считай, готово… Только это не совсем суеверие, Джек. Психология и эмоции так же реальны и могут вызывать последствия не меньшие, чем осколки стекла и падающая лестница. То же самое и с числом тринадцать.

— Не представляю, как число может переломать кому-то кости.

— А ты вспомни, когда были арестованы рыцари-тамплиеры[17]? В пятницу тринадцатого! А сколько ступеней вели на виселицу в Англии? Тринадцать… — Она вскинула брови. — Не знаю, несчастливое оно или нет на самом деле, но ко времени основания Министерства поиска число тринадцать уже обладало реальным и непредсказуемым влиянием на умы, а допускать сочетание такой силы со способностями искателя отцы-основатели побаивались.

— И потому эти отцы решили исключить целое поколение?

Гвен пожала плечами, укутанными шарфом.

— В современных отелях и на авиалиниях руководствуются той же самой логикой: нет ни тринадцатых этажей, ни тринадцатых рядов кресел. В 1726 году министерство утвердило дополнение к регламенту — так называемую поправку или правило тринадцать. Ни один искатель в тринадцатом поколении не имел права не только проходить подготовку, но даже знать о существовании Министерства поиска. Поэтому ваше поколение разделили и разослали по разным концам света, где они не могли бы причинить зла.

Джек со вздохом прикрыл глаза:

— Так вот почему я вырос в Америке!..

— И по той же причине не можешь появиться в Цитадели, а если всё-таки явишься, тебя заточат как опасного преступника…

— Погоди! А как же Министерский экспресс? Меня там никто не трогал.

— Не путай тёплое с мягким. Главные министерства иногда делятся между собой информацией, если это необходимо для защиты интересов Короны, но обычно в дела друг друга не лезут. Правило тринадцать есть только в нашем регламенте и касается лишь искателей. Шпикам, драго и гильдейским в высшей степени наплевать, который ты по счёту Джон Баклз, равно как и работникам экспресса и прочей обслуге.

— Тогда почему драго смотрели на меня так странно?

Гвен слезла со скамейки и отряхнула пальто.

— Наверное, ты просто не понравился ему. У тебя на лице написано, что ты баклажан.

Вскоре Джек уже стоял на лестнице, изо всех сил толкая вверх железную решётку. Наконец она поддалась со страшным скрежетом.

— Тсс! — прошипела Гвен с нижней ступеньки. — Наверху церковь, а взрыв газа наверняка слышали. Если нас увидят — до вечера будем объясняться.

— Вот уж чего ты терпеть не можешь! — усмехнулся он.

— Очень смешно… Ладно, двигай вперёд.

Джек вылез на каменный пол прямоугольной кирпичной башни и подал руку Гвен. Опуская тяжёлую решётку на место, он не удержал её в руках и сжался от оглушительного лязга.

— А ещё громче нельзя? — поморщилась Гвен, отвернулась и стала подниматься по ветхой деревянной лестнице.

Колокола всё увеличивались в размерах — от совсем маленьких, размером с грейпфрут, на первом этаже до одинокого бронзового гиганта на самом верху. Гвен задержалась на полпути у витражного окна.

— Ты слышал когда-нибудь о стёклах Великого пожара? — спросила она, переводя дух.

Джек покачал головой:

— У нас в Колорадо даже о нём самом мало кто слышал.

— Ну да, ну да… — Усмехнувшись, она кивнула на окно. — Во время пожара почти все стёкла в Лондоне расплавились и застыли маленькими зелёными шариками, а стекольщики собрали их и изготовили много декоративных панелей в память о пожаре. Через три столетия, в годы Второй мировой войны, бо́льшая часть разбилась при бомбёжках. — Она показала на небольшие вставки в центре витража. — Остались только эти.

Цветные стёкла и впрямь выглядели здо́рово — настоящие кусочки истории, да ещё в действующем храме, а не на полке в музее. В глубине старинного стекла виднелись пузырьки, неоднородности и красивые разводы минеральной краски. Джек протянул руку, чтобы дотронуться до витража.

— Погоди, я не про то, что надо… — начала Гвен.

Джек ощутил хаос вокруг — даже не хаос, а какое-то сумасшествие! Дикая смесь образов и звуков, запертых в одной плоскости. Разноцветные вспышки, тени, автомобильные гудки, рокот и гул — такие же, как утром на оживлённой улице, но усиленные в тысячу раз и перемешанные в причудливой какофонии. Джек попытался отнять руку, но не мог. Повинуясь какому-то инстинкту, он, наоборот, надавил глубже. Двумерная картинка рухнула и рассыпалась на сотни блестящих осколков, открывая ужасное зрелище.

Лондон пылал. Столбы огня вздымались в воздух на невероятную высоту, издавая грохочущий рёв, словно несущиеся мимо товарные поезда. Люди метались взад и вперёд, многие — с носилками, на которых стонали раненые, но путь к спасению был отрезан огнём. Кто-то уже потерял всякую надежду и просто стоял, заворожённо глядя на пляшущее над крышами пламя. «Скоро все они сгорят заживо!» — понял Джек, ощущая всем телом страшный жар, нарастающий с каждой секундой.