Слушая его, Ирен убеждается, что этот гнев, который невозможно исцелить, выдает вытесненную детскую травму. Пожалуй, лучше этого не говорить вслух.
Небольшой городок Фюрстенберг спрятался на берегу озера Шведтзее, которое рукав реки Хафель соединяет еще с двумя озерами. Еще до войны эта область Бранденбурга служила местечком дачного отдыха берлинцев, приезжавших сюда набираться новых сил среди свежести голубых вод и густых лесов. Гиммлеру нравились эти пейзажи из-за их красоты, легкой доступности на поезде или по водам, рассказывает она. И еще из-за близости той деревни, где жила его любовница.
Подойдя к лагерю поближе, она сразу узнает загородные домики эсэсовских охранниц по деревянным балконам и темным ставням. И замирает при виде двух юных блондинок – те весело болтают, облокотившись на балюстраду, подставив бледные телеса жгучему солнцу. Всего несколько секунд – прошлое вперемешку с настоящим – ей мерещится Ильзе и ее подруги.
Сейчас это молодежная гостиница с ресторанчиком.
Они с Руди проходят ряд вилл офицеров СС, растянувшийся вдоль лесистого холма, и выходят на площадь – здесь на высоком отроге громоздится импозантная бронзовая статуя.
– Ее называют «Tragende», «Несущая», – продолжает она рассказывать. – В сорок пятом советские войска освободили лагерь и изнасиловали женщин. В том числе неспособных двигаться узниц, которых сами же пришли спасать. Бараки они снесли и устроили там гарнизон. В конце пятидесятых установили эту статую с мемориалом. Какая ирония, вы не находите? Подвергнуть расправе столько женщин – и выбрать такой символ для Равенсбрюка.
Руди сосредоточенно рассматривает заключенную, которая несет на руках потерявшего сознание товарища. Ее печальный взор обращен к городу, приютившемуся на том берегу, острию колокольни, словно пронзающему лазурные небеса. Левая нога приподнята – она будто готовится перешагнуть через озеро, чтобы войти в городок. Она поднимает на руках изможденного человека, показывая его Фюрстенбергу, протестуя против равнодушия его обитателей: «Смотрите же, смотрите, что здесь с нами делают».
Говорят, что моделью для «Несущей» послужила Ольга Бенарио – пламенная немецкая коммунистка. В застенке гестапо она родила маленькую дочурку, перед тем как ее отправили в Равенсбрюк. В тридцать четыре года она погибла в газовой камере центра умерщвления. Ее убили за то, что она была еврейкой. А вот советские власти это ничуть не волновало – они именно ее выбрали символом антифашистского сопротивления. Настоящими жертвами борьбы считались только отчаянно храбрые товарищи.
Пришлось дожидаться нового объединения Германии, чтобы отношение обновилось, обелив и других жертв: проституток, которых хватали прямо на улицах, свидетелей Иеговы, отказывавшихся принимать участие в военных действиях, цыганских девочек, подвергавшихся насильственной стерилизации, магазинных воровоки английских шпионок, тех, кто больше не верил в победу рейха, женщин, любивших женщин, и тех, кто прятал изгнанниц, несогласных и не желавших подчиняться приказам. Всех загоняли сюда, чтобы заставить пережить все страдания, на какие только способно тело женщины, сердце матери.
– А теперь вывинчивают таблички с именами настоящих борцов немецкого сопротивления под тем предлогом, что они были коммунистами, – разочарованно замечает Руди. – Это все равно что свести всю историю к манихейскому катехизису.
Отсюда озеро выглядит более мутным и тревожащим, с его сине-зелеными бликами и темными водами. Зыбкие глубины сплошь покрыты прахом. Кажется, что все светлое сосредоточено на том берегу, отделяя безмятежный мирок прогулочных яхт от вселенной концлагеря. Красота пейзажа дальнего берега совершенно невыносима. Она не дает дышать, обрывает надежду. Она шепчет, что никто уже не придет вам на помощь.
Повернувшись к статуе спиной, они проходят в огороженное пространство, в котором переплелись судьбы Ильзе, Виты и маленького Леона. До самого горизонта – сплошная пустошь, посыпанная черным гравием, он липнет к подошвам, как застывшая вулканическая лава. Тот, кому пришла в голову такая мысль, не подумал о стариках – выживших, приезжающих сюда медитировать. На осыпающемся камне – металлические таблички-вехи: они указывают расположение бывших бараков. Ирен находит табличку с указателем «блок номер 32», где Вита ухаживала за бредившей в лихорадке Сабиной. Два параллельных ряда тополей – центральная аллея лагеря, по ней подымались на костылях «крольчатки», чтобы выразить протест против операций, сделавших их калеками. На горизонте можно различить остовы строений: это пошивочные мастерские, оттуда женщины воровали кусочки тканей, чтобы сделать платок для Виты.