Бюро расследования судеб

– В Варшаве? Вы уверены?

– Это уж старые дела, знаете… Я не записала. Думаю, что да. У ее сестры.

– Простите, мне нужно позвонить.

Ирен выходит на балкон, закуривает сигарету и звонит Янине в Варшаву. Да как же звали сестру Виты?

Янина роется в документах. Легко – ведь та как раз и добивалась розысков маленького Кароля. Ах, вот. Мария Козлова. Она дает адрес в Воле. Это недалеко, может и заскочить к ней.

– Как там дела с мадам Марчак? – беспокоится Янина. – Кажется, трудновато…

– Она просто чудо, – шепотом отвечает Ирен.

– Вы заговорили о Варшаве. Это мне кое-что напомнило, – говорит Сабина, когда она возвращается в гостиную. – Той, последней весной мы видели, как привезли толпу женщин и детей из Варшавы. Город немцы сожгли, людей депортировали. Их всех высадили, загнали под тент, не давали ни есть, ни пить. Вита боялась за свою сестру и за малыша. Повсюду спрашивала, но никто их не видел.

Вита умерла, так и не узнав о судьбе обоих своих детей, думает Ирен. Реальным было только одно – тот еврейский мальчик, которого случай подбросил ей на жизненном пути. Умереть вместе с ним означало и отказаться от химер и чаяний, живших в ней до тех пор.

– Ее убили вместе с малышом, – говорит она. – Вы знаете его имя?

– Я не помню. Может быть, у меня записано, – отвечает старая дама, перелистывая страницы. – В конце сорок четвертого в Равенсбрюк отправляли всех этих заключенных из других лагерей. В лагере появилось полно ребятишек. Господи боже мой, в каком виде…

Как раз тогда «крольчата» охраняли новые противовоздушные траншеи. Этот стратегический пост давал им возможность свободно передвигаться и укреплять сеть солидарности. СС понимали, что проигрывают войну. Они все больше нервничали, вели себя непредсказуемо. Стремительно нарастали хаос и насилие. Надо было защитить детей. И женщины привлекли к этому девушек, вызывавшихся добровольцами.

Эти узницы взяли на себя уход за сиротами. Малыши звали их «лагерными мамами». Вита говорила, что с нее хватит своих, но была согласна помогать. Им разрешили устроить детям праздник Рождества. Неделями они старались, мастеря подарки, даже придумали костюмированный спектакль! Вита умудрилась украсть немного хлеба и маргарина, чтобы каждому досталась тартинка. Увы, рождественский ужин обернулся полным кошмаром. От маскарадных костюмов ребятишки пришли в ужас. Они так исхудали, что ни кусочка не могли проглотить. Мрачное зрелище… А девушкам, ожидавшим от этого Рождества большой пользы для всех, оно просто разбило сердца. Сабина помнит, как Вита стояла, прижавшись спиной к стене. Она смотрела на одного мальчонку, не притронувшегося к своей тарелке. Его черные глаза так и впивались в ее лицо. Он сидел тихо-тихо, не двигаясь. Она опустилась на колени, чтобы поговорить с ним. Совсем скоро он протянул ей руки, и она ушла с ним к себе. Когда она работала, то доверяла его остававшимся в бараке. А когда возвращалась в барак – он не отходил от нее ни на шаг. Он был такой миниатюрный, его прятали под одеялами.

А ведь она не хотела обременять себя еще одним ребенком, подумала Ирен.

– Откуда он прибыл? – спрашивает она.

Пока Сабина сосредоточенно пробегает глазами страницы записной книжки, Ирен задерживает взгляд на фотографии в рамке – группа женщин позирует на фоне памятника заключенной концлагеря.

– Это фото сделано в пятьдесят девятом, – уточняет старая дама. – Была целая церемония. Мы первый раз опять приехали в Равенсбрюк… Готово. Я нашла его. Леон Гартнер. Он прибыл с матерью, в эшелоне с бельгийскими еврейками. Она недолго продержалась, бедняжка.

– Вы знаете, почему его отправили в Молодежный лагерь?

Сабина снимает очки и протирает глаза.

– Он заболел. Один эсэсовец все высматривал узниц в бараках. Ходил с хлыстом. Он и забрал малыша вместе с самыми старыми женщинами из нашего барака. Меня там не было. В то время нам ведь тоже приходилось прятаться, – говорит она.

Весной сорок пятого Восточный фронт все больше сужался. Аушвиц эвакуировали. Длинные колонны изголодавшихся заключенных шли сотни километров почти нагишом, под снегом и ветром, до Равенсбрюка. Впереди на машине ехали эсэсовские командиры. Они с любопытством и отвращением смотрели на широко раскинутый, покрытый грязью тент, под которым подыхали женщины и дети, чьи имена даже не потрудились переписать. Объехали вокруг бараков, вырулив к аллеям, и обнаружили настоящий двор чудес, переполненный цыганами, калеками, полубезумными попрошайками и одичавшими детьми… Опасаясь, что в Бранденбурге им станет скучно, они решили провести общую уборку. Зачистили весь Молодежный лагерь, создав на его месте зону, куда складывали трупы после истребления, построили газовую камеру. И расстреливали – расстреливали, все чаще и чаще. Если место зачищено, дальше ведь можно пойти налегке. А порешив на этом, остается только выбрать. И расстрельный список начинался с «крольчат», вызывавших особую ненависть коменданта.