Бюро расследования судеб

Первой казнили Галину. Ярость переполняла ее подруг. Они не могли позволить себе умереть, когда свобода была так близка. К счастью, о них уже многие знали. Их отвага принесла им сочувствие немецких проституток, воительниц Красной армии, участниц французского Сопротивления, чешских медсестер, гадалок и английских шпионок. Заключенные решились спрятать их. Был составлен грандиозный план, в котором у каждой была своя роль. Их нужно было спрятать не на час, даже не на день – нет, скрывать от палачей неделями, месяцами, до тех пор, пока лагерь не освободят.

– И они это… сделали? – потрясенно спрашивает Ирен.

– Да, – улыбается Сабина. – Они прятали нас повсюду. Даже в постели заразных больных! И убежище то и дело приходилось менять.

Некоторым наносили татуировки с номерами погибших в Аушвице. Другие переодевались в цыганок или побирух.

– Они спасли нас. Своей смелостью и своим воображением.

– Это великолепно, – шепчет Ирен.

За двадцать шесть лет работы в ИТС она встречалась с разными примерами выживания, солидарности и жертвенности. Но ее потрясло, что эти женщины-призраки нашли способ спасти юных изуродованных девушек. И то, что Вита, такая закаленная, целеустремленная, оказалась обезоружена одиночеством ребенка.

– Но детей спасти не удалось, – шепотом произносит Сабина. – Ни Леона, ни Виту. И сколько еще умерло… Мы их всех там бросили.

Ирен молчит. У нее перехватило горло. Она знает – никакое участие не в силах смягчить чувство вины от того, что выжил.

Прежде чем распрощаться, Сабина настаивает, чтобы Ирен приняла знак доверия – платок с вышитыми именами:

– Мне он уже принес удачу, да. А в последнем путешествии он мне не понадобится. Надо передать его детям Виты. Ее дочери, если вы сможете. От всех нас. Вы сделаете?

Ирен обещает. Повинуясь порыву, крепко и долго сжимает ее руки своими. Она даже не знает, как ее отблагодарить.

– Я буду думать о вас. Надеюсь, вы разыщете ее детей, – говорит старая дама, закрывая за ней дверь.

Она долго шла пешком, щеки намокли от талого снега и слез. Сердце горестно стучало в груди. Она чувствовала себя ненужной и бездарной. Кто дал ей право снова заштопывать эти разорванные жизни? Ей не дано ничего исправить. Даже тот вред, какой она нанесла своей собственной.

Стефан ждал ее у замка. Сквозь хлопья снега проглядывал ночной мрак. Подойдя к нему совсем близко, она расплакалась. Все случившееся сокрушило ее. Словно где-то глубоко внутри прорвался шлюз, и она не могла больше сдерживаться.

Он посмотрел на нее, ничего не сказав, потом привлек к себе и очень крепко обнял.

Яцек и Юрек

Ее первое утро в Варшаве начинается небом такой белизны, что кажется бесконечным. От мороза трудно дышать. С минуту она думает о Стефане. О той непосредственности, с какой он обнял ее, словно удерживая на краю пропасти. Этот порыв запомнится ей вместе с вереницей раввинов, приплясывающих на стенах ресторана, улыбкой Сабины, отзвуками рождественского гимна в ночи далекого города. Долго они стояли, обнявшись вот так, а их задевали группы туристов в теплых куртках. Его губы искали ее губы, объятие немного возбуждало обоих. В ней желание пробивалось сквозь бесконечную усталость. Оно искушало ее передышкой без последствий, одним из самых верных способов позабыть о смерти. Едва не превратившись в ледышки, они ушли греться в маленькую квартирку Стефана, за несколько улиц от Гродских ворот. Выпили местного белого вина. Она честно сказала ему: он ей нравится, но они не будут спать вместе. В этот вечер ей необходимо другое. Они курили и разговаривали до рассвета. Он признался, что уже испытывал такое чувство внутреннего опустошения. Иногда, прочитав и прослушав свидетельства, сам ходил как выпотрошенный. Сомневался – есть ли смысл во всем, что они делают. Столько усилий, чтобы спасти уцелевшие следы убитого народа – в мире, который не перестает сеять смерть и разрушение, который учит не уважать человеческую жизнь, а наоборот – восходить на высшие ступени варварства, безразличия. Некоторое время он всерьез подумывал уехать, попутешествовать где-нибудь подальше отсюда. А потом это прошло так же, как и пришло. Музей посещало много людей. Из Израиля приезжали целыми семьями, опасаясь ничего не найти, а уезжали, потрясенные выставкой. Даже если всего один человек уйдет потрясенным – это уже награда за его работу.

Рано-рано, на рассвете, Ирен воспользовалась правом на частное посещение. Стефан рассказал ей историю Хенио – его портрет был вывешен на стене музея. Этот малыш в коротких штанишках, с челкой набок и улыбкой послушного ребенка, родился здесь и погиб в девять лет в газовой камере Майданека. Каждый год местные дети пишут ему письма и шлют рисунки, и все это музей тщательно хранит. В ответ всем приходит сообщение: «Адресат выбыл с этого адреса».

Прощаясь с ней, Стефан говорит: чувства, которыми они поделились друг с другом, крепче, чем если бы они занимались любовью.