Бюро расследования судеб

Подняв глаза к надписи на иврите, выгравированной на фасаде Еврейского исторического института, она звонит ему и опять благодарит за то, что он поддержал ее, когда она готова была рухнуть без сил.

– Где ты? – спрашивает Стефан.

– Уже внутри бывшего гетто. Морозец-то казацкий.

– Ты уже так далеко, – шепчет он.

В ожидании встречи она обходит часть музейного здания. Во время войны в этих стенах была большая еврейская библиотека Варшавы. Здесь была создана «Онег Шабат»[43]. «Радости Шаббата»: под таким кодовым названием скрывалась подпольная группировка, созданная историком Эмануэлем Рингельблюмом, занимавшаяся опасным делом – сбором тайных архивов гетто. Личные дневники, театральные программки, немецкие распоряжения, нарукавные повязки с желтой звездой, детские рисунки, народные анекдоты или страницы из подпольно издававшихся газет… Рингельблюм с друзьями собирал самые ничтожные следы, сознавая, что этот материал засвидетельствует все пережитое ими здесь. Все их чаяния, трезвость ума и стойкость. Им приходилось держать все в строгой тайне. Только трое знали, где находится коллекция. Если бы остальных членов группировки арестовали и пытали – они все равно не смогли бы ничего выдать.

Они надеялись выжить на войне, и хотели рассказать о ней по-своему. Если бы они не выжили – от них остались бы только пропагандистские фильмы, снятые их убийцами в гетто, – доказывающие, что евреи грязные и бесчувственные к чужим страданиям. Члены группировки «Онег Шабат» пожертвовали жизнями, чтобы сохранить сокровище – последние проблески этого мира и его угасание.

Стоя у стены, она вдумывается в последние слова Давида Грабера, девятнадцатилетнего парня: «То, что нам не удалось выкрикнуть миру в лицо, мы спрятали под землей».

Зарыть документы они решили летом 1942-го. После большой депортации гетто опустело. К этому времени почти всех участников группировки отправили в Треблинку. Оставшиеся уже не строили иллюзий о своей участи. Они понимали, что эти архивы были их завещанием.

Из трех людей, знавших местонахождение тайника, выжил по крайней мере один. Молитва была услышана. После войны уцелевший вернулся в Варшаву. В разрушенном городе легко воссоздали периметр гетто, выкорчеванного немцами до основания. Среди этой каменной пустыни высилась уцелевшая церковь Святого Августина. Благодаря ей выжившему из «Онег Шабат» и удалось отыскать укрытие. Воспользовавшись фотографиями с воздуха, сделанными до войны, он высчитал расстояние от церкви до подвала дома номер 68 по улице Новолипки. И начал раскопки.

Третью часть архивов так и не нашли, зато две остальных были спасены.

Ирен подолгу стоит у каждого выставочного стенда, разглядывая рисунки, отрывки из текстов. Ее внимание привлекают несколько слов Эмануэля Рингельблюма: «Не было ни единого значительного события в жизни евреев, не упомянутого в “Онег Шабат”. А жизнь каждого еврея в этой войне была миром, замкнутым в себе самом».

Окно кабинета выходит на улицу. Напротив – самая большая варшавская синагога. Прежнюю немцы взорвали во время восстания в гетто.

– Не каждый день к нам приезжает архивистка из Арользена, – улыбается хранительница.

Она говорит по-английски почти без акцента, а собранными в хвостик волосами и свитером-водолазкой напоминает студентку. На шее блестит маленький золотой крестик.

– Вы присылали нам запрос о выжившей польской еврейке.

Ирен кивает и вкратце излагает ей историю Эвы – с варшавского гетто и до работы в ИТС.

– Ваша подруга писала нам в пятидесятые годы. Она разыскивала сведения о своих родителях – Медресе и Эстер Вольман. В ее письме упоминалось также о двух ее братьях. В то время ей направили ответ, что никто из них не фигурировал в списке выживших жителей гетто.

И что – ее удовлетворили эти несколько строк? Вот уж едва ли – ибо ее собеседница категорически утверждает: Эва приезжала к ним сама после краха коммунистического режима, за несколько недель до того, как с ней познакомилась Ирен. Целый месяц она приходила изучать архивы «Онег Шабат» – изо дня в день. Курировавший ее тогда архивист упомянул в отчете, что Эва была потрясена некоторыми обнаруженными ею документами.

– Я сделаю вам их копии и переведу на английский. Они написаны на идиш, – говорит ей молодая женщина.

Хранительница вводит ее в кабинет со спартанской обстановкой. Деревянный стол, стул. Она включает лампу – падающие с неба хлопья снега пропускают слишком мало дневного света. От городского шума здесь остается только далекий отголосок.

– Первый документ – выдержка из свидетельства человека, участвовавшего в восстании гетто, – говорит она. – Он уцелел и после войны эмигрировал в Израиль. А во время мятежа участвовал в Еврейской боевой организации.

– Эва говорила, что и ее мать тоже.

– Точно, наш свидетель упоминает в числе бойцов некую Эстер. Мы полагаем, что речь именно о ней. Видимо, того же мнения придерживалась и ваша подруга.