Бьющий на взлете

— Других полно. Обычное дело для энтомолога: я ничего не знаю про огромное количество видов, которые живут вокруг нас, даже вполне заметных. Вдобавок появляются всё новые. И, как ты понимаешь, ставить меня в известность им невыгодно… Слепни — медноголовые, договориться с ними нельзя, туповаты. Идеальны в пунктах переливания крови, имеют природный коагулянт, который позволяет крови вытекать свободней, не свертываясь… Если у медсестрички рука легкая, имеет смысл присмотреться к ней повнимательней. Оводы — они умело встраиваются в человеческие религиозные конфессии или практикуют репродуктивное насилие… помещают в своего партнера одну личинку за другой. Есть виды, пожирающие собственный приплод. Вот эти деспотичные отцы, токсичные матери — это всё сюда. Живое питается живым. Самые интересные и духоподъемные истории всегда связаны с пищевыми отношениями. А самые честные — моногамные жуки-могильщики, они пользуются мертвым, не трогая живое. Не понимаю, кстати, почему так страшит мертвое. Люди сделали фетиш из жизни — на словах, по факту и в малом не дорожа чужой жизнью, а иногда и своей. Похороны придумали те, кто не до конца понимает, что такое смерть.

— Что же, и в вашем мире всё это остается безнаказанным?

— Это твой мир, Гонзо. Ну почему же, бывает по-разному.

— Совершенно все из них должны быть уничтожаемы, так?

Острый огонек интереса, переходящий в сталь, мелькнул в блеклых, добрых глазах Новака:

— Отчего же… Хищнецы — это хищнецы. А есть и простой хитин, безобидный. В смысле, там ты увидишь во вроде как человеческом обличье какую-то лишнюю деталь. Пунктуальность, тщательность, сухость в эмоциях, грацию, точность, но чрезмерные. Любовь к сладкому, опять же. Или любовь к дерьму. Многих выдает именно патологическая любовь к дерьму.

— А таким условно безобидным зачем мимикрировать?

— Так чтоб не уничтожили люди добрые, именно за чуждость. Человек — существо косное, инакоразвитых существ не приемлет. Тебе редкое умение досталось, ты их видишь.

— Можешь сказать, почему так вышло?

— Нет. Мне ни разу в жизни не встречалось подобного паразитизма.

— Ну, почему паразитизм… скорей, симбиоз.

— Тебе видней.

Не то, чтобы ему тогда, пять лет назад, вообще что-то было видно, но кое о чем подозревал, просто не сказал Новаку, потому что не хотел признаваться и себе. Уточнил:

— Это потому, что — она?

— Потому что она… да.

Глава 8 Имаго живут недолго

Пепа смотрел на него со странным выражением лица. Жалел, сострадал, тяготился обществом, прикидывал, куда аккуратней воткнуть булавочку? Хрен его разберешь, энтомолога.

— Мне все время хочется, чтобы ты меня разбудил, Новак…

— Не получится. К сожалению, а то я бы непременно… Но нет. Но ты не горюй, у твоего положения много плюсов.

— Это какие же? Попасть в твою коллекцию, остаться сохранным?

— Я не коллекционер, я практик, Гонзо. Но если тебя привлекает такая будущность — познакомлю. Я о другом. Ты соскочил в полшаге от того, чтоб получить инициацию с liebe, я правильно понимаю? Не отвечай, если бы не соскочил, она была бы жива. Похоже, у тебя могут открыться все возможности трансмутанта без налагаемых на такового проблем и осложнений.

— Трансмутант — это звучит гордо. Скажи мне вот что… мимикрия… прекрасно. Но вижу я их настоящих, твоих хищнецов, и они, сука, гигантские. Допустим, я не на игле, и не псих, окей, просто предположим это сейчас. Просто допустим, что это так, хотя я уже не уверен. Так вот, Пепа… зачем им крылья?

— Как зачем? Они и у тебя есть.

— То есть, в смысле, они могут летать? Я могу летать. Нифига себе.

— Можешь? Ты вообще-то — элита боевой авиации… ну, среди хищнецов, конечно.

Так, тут никакой косяк не поможет. Встал, посмотрел на себя, на Новака, на себя снова… во всяком абсурде следует идти до конца, чего уж.

— Я видел отупевшую от крови самку слепня в зале ожидания Хитроу, Пепа. Нафига хищнецам человеческая авиация, почему никто… гхм… не пользуется собой, раз они могут летать?

— Чтобы вскрыться? Хищнецы не обладают невидимостью. Пищевого ресурса на всех не хватит, если пугать пищевой ресурс. Это правило охоты — находиться в засаде. Ты охотился когда-нибудь?

— Если только на женщин. Ну, когда еще был человеком… В смысле, она убегает, я догоняю, всё ко взаимному удовольствию, правила оговорены.

— Ну вот. Как по-твоему, даст тебе кто-нибудь, если увидит твою истинную природу?

Гонза поперхнулся. Вопросец был тот еще. И порядком бил по самооценке, которой он пользовался в прежней жизни. А Эла? Эла как? Она видела его истинным?

Буркнул:

— Понятно.

Хотя ничего ровным счетом понятно не было. Ни тогда, ни теперь. Уточнил:

— И что, те, кто дают, они видят во мне что-то такое? Или как?

— Или как. Запомни один простой принцип: те, кто стремится к тебе — такие как ты. Те, к которым стремишься ты — твоя еда. И не ошибешься. Но не льсти себе. Это мир — наш мир — в котором правят самки, женщины. Самцы тут куда безобидней и опасны только на фоне прочих самцов. Если тебя не захотят, тебя убьют. Так что не нарывайся, не выпендривайся перед матками, Гонзо… хотя кому я говорю.