Бьющий на взлете

— Все так плохо?

— Ладно, может, и проскочишь.

— Хорошо. Живой биомассе не вскрываться, своих шухериться. Но я бы попробовал… чем это отличается от пилотирования легкого самолета. Тренировочные сборы-вылеты, чисто для своих, бывают? Хищнецовый аэроклуб?

— Есть международная энтомологическая конвенция, Гонзо. И нет дураков ее нарушать. Она заключена после Второй мировой по итогам существенного снижения кормовой базы в Европе, и о нарушителях сразу донесут в надзорный комитет. Это подсудное дело. Хищнецам нельзя обнаруживать свою природу для корма, нельзя и разрушать ресурс необдуманными, грубыми действиями. Стратегия эксплуатации успешна, если ресурсов много, но когда они заканчиваются или идти больше некуда, более устойчивыми оказываются популяции, которым свойственна бережливость. Если ты подкармливаешься с баб, меняя ресурс на ресурс, к тебе не прикопаются. Еще хороший способ — сотрудничать, что я тебе, вообще-то, и предлагаю.

— Как судят нарушителей?

— Судят их телесную личинку. Не имаго. Мы же мимикрируем под мир нашего корма.

— Я не должен спрашивать об объеме мимикрии, так? Ах да, каждый десятый же…

Пепа помялся:

— Ладно, только тебе! Сталин был самкой муравья. Колония погибла два раза, первый в результате видовой конкуренции, второй от внешнего вируса. Ну, и разные страны по-разному контролируют энтропию систем. Абортирование плода женского пола в Китае и было связано с тем, что королев не должно рождаться слишком много, дабы не провоцировать войн. Но вмешались эти долбанутые, защитники животных, и практика была прекращена. Ты ж понимаешь, мы существуем на тонкой границе, расшатывать которую не рискует практически никто. Имаго живут недолго. Строго говоря, именно поэтому у Элы не было шансов. Мало кто рискует полностью вскрываться, да и хлопот потом не оберешься с формированием общественного мнения среди еды — о произошедшем. Строго-настрого запрещено пугать еду, пойми.

— Тогда зачем это всё? Неужели нельзя было оставить так… чтобы она сама.

— Потому что жертв было бы много, много больше, несказанно больше, Гонзо… и ты бы точно не захотел увидеть то, во что она превратилась бы. Сама она не могла справиться, а научить было уже некому. И, наверное, это лучшему.

— Сейчас ты мне скажешь, что всё было к лучшему.

— Всё было как было.

Гонза не задумывался, почему хищнецы должны быть уничтожаемы непременно, и как это произойдет. Он просто не хотел повторения истории Элы с кем-нибудь еще.

— Имаго живут очень недолго. Некоторые могут закуклиться и как бы зимовать, растягивая свой срок и продлевая человечьей оболочкой существование своей истинной сути. Они откладывают личинки в сознание. До конца не известно, как это происходит. Но ты получаешь капсулу с готовой программой, которая срабатывает в нужный момент, хочешь ты того или нет. Однажды утром ты встаешь с постели, потягиваешься и — хоп…

— А какой момент нужный?

— Да кто же его знает.

— Для профессионалов вы поразительно мало знаете, Пепа.

— Ты тоже заметил? Вот и я так думаю. Нет точных средств исследования, нет широко применимых технологий, чистая эмпирика, а всё почему?

— Почему?

— Потому что кому выгодно обнажить основы мира? Уж точно не тем, кто основал в нем свое осиное гнездо. Кроме того, разновидности хищнецов — убийца или полезный член общества — обусловлены условиями развития организма. Развитие ведь пластично. Если молодую нимфу пустынной саранчи щекотать, если стимулировать ее поглаживанием, общением с себе подобными, она вырастает внешне другим видом сравнимо с теми, кто такой стимуляции не получал… устойчивей, крупней, ярче. Да и вообще — другим биологическим видом!

И Новак, вдохновившись, пустился в длинные, витиеватые объяснения, как коммуникация, тесное общение, ласка влияют на процесс развития насекомых. Гонза молча слушал, уставясь в стену, его уже не мутило. Окей, мутило не так, как поначалу разговора. Но он понял, почему ему самому так долго удавалось ничего про себя не знать. И даже понял, почему, по крайней мере, не убивал.

Его щекотали.

— Но явно недостаточно! — прозвучало прямо над ухом Гонзы Грушецкого, и он очнулся ровно там, где и был — на фондамента Дандоло. Обернулся — две юных синьоры, яростно жестикулируя, уносили вопрос недостаточности с собой вдоль канала.

Венеция тождественна пустоте, да, тождественна именно рокотом своих толп. Уединение надо искать в больших городах. Шагающий по небу кондотьер Коллеони. Первый раз он увидел его в августе на белизне раскаленного неба, а после встречал не раз. А сейчас сам он — тот кондотьер, шагом едущий по пустому небу к скуоле Сан-Марко. Меч обнажен, никого вокруг.

Солнце упало в лицо ему и Коллеони как пушечное ядро. Пора было отрываться от нагретой набережной и встречать пани Грушецкую.

Перехватил на Риальто Меркато, отобрал крохотный чемодан, помог с вапоретто взойти на зыбкую почву, терпеливо принял объятия и уместные поцелуи. Глаза восхитительно надменной породистой сиамской кошки уставились на него, мерцая, глаза, перешедшие и сыну, и внучке.