Бюст на родине героя

Такая перемена в парткоме поразила меня больше всего, ибо я не ясновидец и откуда мне было знать, что всего через несколько месяцев не станет ни парткомов, ни самой партии. Утешает лишь, что не я один был так слеп, ничего подобного не ждал даже всезнающий Стас, да и никто в мире, включая самых прозорливых. Ну разве что у моего приятеля, баллонщика из Вешняков, похоже, было какое-то смутное предчувствие, недаром он порою говорил в сердцах: ох, и плохо же они кончат — чтоб им было пусто, чтоб у них на лбу хуй вырос. А я, дурачок, легкомысленно смеялся, представляя себе «их» в президиуме какого-нибудь торжественного собрания с такими вот украшениями на челе.

Лысый человечек в черном костюме оказался заместителем секретаря парткома — с ним я и разговаривал по телефону. Особого интереса к моей персоне он не проявил и предложил мне самому сходить в цех и поговорить с людьми: может, кто-нибудь из кадровых рабочих что-то знает о судьбе Степана Крутых. Я последовал его совету.

Цех большегрузных покрышек, где я в семидесятые годы провел не один десяток смен, совсем не изменился. Тот же огромный зал — из конца в конец, должно быть, метров полтораста, — гул гигантских мясорубок, пережевывающих резиновую ленту и сдабривающих ее металлокордом, гудение тельферов, клацанье инструмента. Я всегда поражался, как удается поддерживать образцовую чистоту на этом отнюдь не чистом производстве — пыль, сажа, резиновая крошка. Пожалуй, в цехе стало грязнее и темнее — окна, похоже, давно не мыли.

Миновав заготовительные участки, где раскатывают и кроят рулоны корда, склеивают браслеты, готовят крылья и протекторы, я очутился в сердцевине цеха — на участке сборки шин. Здесь Степан Крутых ковал свою трудовую славу, здесь вкалывали его друзья-соперники, которые немногим уступали первому парню на заводе, но все-таки уступали. Тогда всех их я знал не только в лицо, но и по именам, и по производственным показателям — на сколько процентов перевыполняет план мужик, в счет какой пятилетки работает и каких наград удостоен за свой коммунистический труд. Для меня, мастака производственного очерка, это было крайне важно — чтобы умело прописать фон для портрета главного героя.

Сейчас все они куда-то подевались, лишь лицо одного сборщика показалось мне смутно знакомым. Упитанный небритый мужик в засаленном комбинезоне поверх полосатого тельника снимал со сваренной из труб распялки черные резиновые браслеты и накидывал их, прилаживал на барабан станка. Работал он без напарника — отличительная черта аса сборки, движения его коротких толстых ручищ были скупыми, но уверенными, однако, я видел это, ему не хватало легкости и артистичности, присущих Степану Крутых. Изучая работу своего героя, я часами стоял за его спиной с секундомером в руке и мог наизусть сыпать цифрами — сколько минут или секунд отнимает у него каждая операция. Вся эта мура конечно же давным-давно вылетела из головы, но и без хронометража было ясно, что небритый работает по меньшей мере вдвое медленнее моего героя в звездные его годы.

Я громко поздоровался. Упитанный мужик скосил на меня глаз с красными прожилками и, не ответив, отвернулся. Я продолжал стоять у станка, чувствуя все возрастающую неловкость.

— Простите, что отрываю, — сказал я наконец ему в спину. — Можно вас на пару слов?

Мужик провел короткопалой лапой по боковине, что-то подправил и нехотя повернулся ко мне.

— Ну?

— Еще раз извините за беспокойство. Я журналист из Москвы, когда-то писал о заводе, о Степане Крутых. Мне кажется, что мы с вами знакомы.

— Ну.

— Так вы меня помните?

— Ну.

— Тогда скажите, пожалуйста, где он сейчас?

— Кто?

Я начинал злиться. Впору ответить по-стасовому: кто-кто? хрен в манто! Но сдержался.

— Степан Сидорович.

— Что Степан Сидорыч?

— Где он, что с ним? — Я проявлял поистине ангельское терпение.

— А хер его знает! — Мужик покосился на станок, словно напоминая мне, что теряет дорогое рабочее время.

— Прошу вас, скажите хотя бы, когда он уволился, — продолжал настаивать я.

— Уволился? — удивился он. — Та его ж поперли по статье.

— По какой еще статье?

— Ну за пьянку. Он давно зашибал, а как указ вышел, так его по указу и поперли.