Вскоре я под каким-то предлогом удалилась, оставив этого субъекта мрачно соглашаться с немцем-топографом, что, дескать, местные ни на что не способны. Мне хотелось найти кого-нибудь менее зашоренного, свободного от расхожих ярлыков и представлений.
На глаза мне попался командир ополчения Сриккум Пих, застывший без движения в тесном парадном мундире, какие, наверно, носили британские офицеры в прошлом веке.
— Господин Пих, — поклонилась я.
— О, миз Тэлман. — Сриккум Пих был стар, слегка сутул, ниже меня ростом, с копной самых седых волос во всем Тулане.
— Мне очень нравится ваш мундир. У вас поистине величественный вид. А меч просто поражает воображение.
Господин Пих с готовностью откликнулся на лесть. По всей видимости, он совмещал посты командира ополчения, главнокомандующего вооруженных сил, министра обороны и начальника штаба армии. После того как он дал мне рассмотреть ослепительно сверкающий, украшенный изящной гравировкой меч, который кто-то из его предшественников получил в дар от индийского магараджи сто лет назад, мы разговорились о щекотливых особенностях его службы и о миролюбивом характере туланцев.
— Мы очень плохой солдаты, — сказал он, без видимого сожаления поводя плечами.
— Ну, если вам не надо сражаться…
— Очень плохой солдаты. Монахи лучше.
— Монахи?
Он утвердительно кивнул:
— У монахи есть состязания. Вот такие. — Он изобразил движение, которым натягивают тетиву.
— Состязания по стрельбе из лука? — переспросила я.
— Правильно. Четыре раза год они соревноваться, весь сампал, весь дом монахов против всех других. Из лука. Но всегда пьянство сначала.
— Они сначала напиваются?
— Пьют кхотсе. — Так называлось местное пойло, перебродившее молочное пиво, которое я пробовала только однажды, в свой первый приезд. Думаю, даже самые страстные любители этого напитка согласятся, что к нему нужна особая привычка. — Напиться, — продолжал Сриккум Пих, — потом они выпускать стрелу. Некоторые очень хорошо. Попадать в центр мишени, стрелять в точку. Но. Начать хорошо, потом напиться, заканчивать не хорошо. Смеяться слишком много. Падать. — Он покачал головой. — Грустное положение дел.
— Значит, вы не можете использовать этих монахов в качестве солдат?
На его лице отобразился благоговейный ужас:
— Ринпоче, Тсунке, верховный лама, главный жрец, они мне не разрешать. Ни один не разрешать. Они очень… — он надул щеки, выпустил воздух через рот и покачал головой.
— А разве у вас нет кого-нибудь вроде самураев? По-моему, я что-то читала о представителях военного сословия. Как они называются? Треих?
— Они не хорошо тоже. Самый плохой. Все размякли. Очень мягкие люди теперь. Слишком много жить в домах, как говорится. Из них плохой офицер, вы разве не знаете. — Он опять покачал головой и внимательно изучил свой пустой бокал. — Грустное положение дел.
— А остальные мужчины? Из кого вы вербуете солдат?
— Не иметь солдат, — сказал он, пожимая плечами. — Ни один не иметь. Ни одного шиша.
— Ни одного солдата?
— У нас есть ополчение; я начальник. У мужчин оружие дома, у нас есть еще оружие, можем дать, здесь, во дворце, также в резиденции губернатора в каждых городах. Но не бараки, не постоявшая армия, не профессионалы, не региональная армия. — Он ударил себя в грудь. — Вот единственный комплект военная форма на вся страна.
— Ничего себе!
Сриккум Пих указал туда, где Сувиндер разговаривал с двумя министрами. Принц помахал рукой. Я помахала в ответ.
— Я прошу у принца деньги на форму для людей, — продолжал военачальник, — но он говорить: «Нет, сейчас не время, старина Сриккум, надо ждать. Может, следующий год». Ну, я очень терпеливый. Оружие важнее формы. Это так.
— Но если бы к вам вторглись, скажем, китайцы, сколько человек вы могли бы выставить? Какое количество было бы максимальным?
— Тайна государственной безопасности, — произнес он, медленно качая головой. — Очень совершенно секретно. — Потом задумался. — Примерно двадцать три тысячи.
— О, это довольно внушительное войско. Или ополчение.
Сриккум Пих посмотрел на меня с сомнением.
— Это смотреть сколько ружей. Люди не должны их продавать или использовать как другие вещи, как подпорка в доме, а некоторые используют. — Он помрачнел
— Грустное положение дел, — сказала я.
— Грустное положение дел, — согласился он и тут же повеселел. — Но принц всегда говорит: он счастлив, что я самый безработный человек в Тулане. — Он огляделся, потом приблизился ко мне и перешел на шепот. Мне пришлось нагнуться, чтобы лучше слышать. — Я каждый год получать премию за отличную работу, потому что нет войны.
— Серьезно? — я рассмеялась. — Это же просто великолепно! Вас можно поздравить.
Начальник ополчения предложил наполнить мой бокал, который и без того был полон, и удалился в направлении столика с напитками. Он был явно доволен и самим собой, и отсутствием войны, которое приносило ему немалую выгоду.
Я еще побродила по залу и вскоре разговорилась с одной из учительниц, молодой валлийкой по имени Сирис Уильяме.
— О, Сирис, как солистка «Кататонии»?
— Совершенно верно. Даже пишется одинаково.