Blackbird (ЛП)

— Ну, раз уж Вашим сердцем завладела только погода… — Эмиль снова улыбнулся, при этом его взгляд оставался хитрым и оценивающим.

Юри помотал головой. Рассказывать о том, что он нашел любовника, с которым мог быть искренним и расслабленным, пусть и не более того, было бы слишком для той формы общения, которую они изначально установили между собой. Лучше бы его личная жизнь не выходила за рамки догадок Эмиля.

К тому же, они не виделись с Виктором так уж часто, а когда виделись, то чаще всего по работе. Для секса нужен был определенный уровень безопасности и уединения, который сложно было организовать в Берлине, даже несмотря на такие меры как использование черного входа в отелях или прибытие на место одного из них за долгие часы до второго. Но разве было что-то удивительное в том, что Юри до безумия нравилось проводить время рядом с Виктором, видеть его улыбку или тонуть в его прикосновениях? Дело касалось того, кому можно было доверять, с кем можно было делить одну постель.

Они прошли мимо небольшой группы девочек, играющих в Himmel und Hölle — немецкие классики, начерченные мелом на асфальте. Эмиль повторил движения одной из них, а когда спрыгнул с квадратика на пустой асфальт, все остальные девочки вытаращились на него с неодобрением, все равно не помешавшим ему широко улыбнуться.

— Даже в детей внедрили страх, — прокомментировал он, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными. — У меня дома половина этих девочек уже вызвала бы меня на состязание по классикам, и я бы проиграл бой… — он покосился на Юри. — Не волнуйтесь, можно не спрашивать, где мой дом. Я все равно не могу туда вернуться.

— Разве кто-то может, после всего этого?

— Если у Вас еще остались дом и семья, то почему бы и нет, — голос Эмиля

стал горьким. — Мой дядя был священником. Он сдуру решил, что когда нацисты разбивают лагерь на пороге, то надо лишь молиться Христу и все. И моя мать, будучи еще более глупой, считала так же. И вся моя деревня… Ну, Вы читали газеты. Думаю, можете угадать. В общем, у меня больше никого не осталось.

— Мне… Мне очень жаль, — голос Юри дрогнул.

Иногда это было просто — жить в городе, далеко от линии фронта, где уже девять месяцев не было воздушных налетов, а война напоминала о себе только с заголовков газет и из телеграмм, но не свежей горячей кровью.

— Не знаю, как… как так вышло, что у нас завелись общие друзья, и я не знаю Вашей ситуации, но есть разница между тем, чтобы просто уйти из дома, и тем, когда дом уже сожжен дотла за твоей спиной, — он немного подтолкнул Юри локтем, и это был дружеский жест, но чуть резче, чем нужно. — Так что если Вы нашли себе подругу, которая приносит Вам счастье, так будьте счастливы, но не кичьтесь этим.

— Я знаю.

Они подождали, пока проходившие мимо ребята в форме гитлерюгенда не скрылась из виду, а потом Эмиль склонился перед массивным дубом и сдвинул несколько камней около его корней, открыв небольшую ямку в земле. Достав оттуда старую, вычищенную жестянку из-под кофе, которую Юри припрятал там еще с утра по пути на работу, он сказал, заулыбавшись:

— Ах, кофе, моя любовь! Вы всегда снабжаете меня самым лучшим, герр Юри.

— Надеюсь, это соответствует Вашим ожиданиям.

— А вот это мне придется обсудить уже с настоящим ценителем, — Эмиль кратко посмотрел по сторонам, а потом пожал руку Юри. — Увидимся в следующем месяце.

***

Итальянцы ни разу не проявляли ни капли интереса в приобретении продукта текстильных мануфактур «Риттбергер» за все то время, что Виктор находился в Берлине, поэтому когда его пригласили в посольство Италии в связи с массовым заказом шерстяной саржи, Виктор понял, что это максимально приемлемый предлог, по которому Сара Криспино могла вызвать его на личную встречу. Он кивал, произносил необходимые междометия и даже благостно улыбался, когда напыщенные военные портные Муссолини галдели о «проклятой русской зиме», и, когда секретарша пришла проводить его «к послу на пару слов», он вздохнул с облегчением, но тихо-тихо.

Виктор не ждал, что его поведут прямо в кабинет посла, но на миг испытал беспокойство, когда его подтолкнули в узкий коридор, а потом к тайной двери; когда он заметил, что внутри помещения перед окном на стуле с высокой спинкой сидела маленькая женщина с распущенными волосами, его напряжение тут же развеялось с легким смехом. Виктор не удивился бы, если бы в следующий раз она вызвала его в городской театр и ей аккомпанировал бы какой-нибудь кордебалет.

— Спасибо, что устроили эту встречу, синьорина Криспино, — сказал Виктор, кланяясь так, как сделал бы это Юри.

— Нам нужно поговорить, — сообщила она, и ее голос прозвучал так, как никогда раньше: в нем были не просто вспышки неудовольствия, а настоящий холодный гнев. Его пульс снова ускорился, и он медленно подошел к ней. У Виктора не было с собой пистолета, и хотя идея стрелять в кого-либо, тем более в дочь посла посреди переполненного людьми здания, была абсурдной, он не мог не почувствовать уязвимость от отсутствия оружия на теле.