Блад: глубина неба

Долго скрывать от пехоты гибель капитана не удалось: эти псы каким-то образом пронюхали почти сразу. И, в отличие от Медины, эти-то знали, что думать… И выводы их были совсем не в мою пользу. Атмосфера в главном тренировочном зале, где вновь собрался весь полк, накалялась. Вдруг что-то ударило снаружи по обшивке «Ржавого призрака». Потом ещё раз и ещё. Команда столпилась у иллюминаторов.

— Это бресийский разведчик! Как раз под люком нашего грузового отсека дрейфует!

— Майор Медина, — обращаюсь к пилоту, — готовьте «когти», втащим его в гости!

— Э, командир, погодь! — вскинулся Хайнд. — Мы ещё не знаем, что с тобой делать, так что не тебе решать! Это имперская разведка, кто знает — вдруг это ловушка?

— Или ты с ними заодно, — чей-то голос из толпы, — и мы тут все из-за тебя погибнем, как капитан!

— Да и кто тебя вместо него главным-то сделал? — ещё один голос. — Давайте проголосуем!

— Вот именно! — поддакнул ротный.

— Не пори дурь, Хайнд! — огрызаюсь. — Тебе известно, что по уставу командир пехоты — второй человек после капитана! Медина, помогите мне с «Литой».

Медина уходит в гондолу управления, я — в грузовой отсек, чтобы принять имперский дирижабль на борт. За мной трусит адъютант. В грузовом духота и жара ещё невыносимей, чем наверху. На ходу скидываю китель и флягу с виски на адъютанта, расстёгиваю несколько верхних пуговиц рубашки. Внешний люк заклинило, приходится открывать вручную. Хорошо, что «когти» сработали и, подцепив «Литу», втянули её внутрь «Ржавого призрака».

Первое, что я вижу — разбитое стекло над пультом управления. На полу, под креслом пилота, лежит Скади Грин. Чёрт! Сердце запинается, но я почти сразу понимаю: она жива, просто без сознания. Вытаскиваем её из дирижабля, кладём на пол. Больше на борту «Литы» никого нет, и я догадываюсь, что там могло произойти.

Приседаю подле Грин, достаю из её кобуры револьвер, из него — патроны, убираю оружие на место.

— Жива? — интересуется адъютант.

— Жива, — отвечаю, — дай сюда флягу, сержант.

— Господин подполковник, воды почти не осталось…

— Тогда дай мою флягу!