" Возьмем для большей ясности один пример - металлургию. Те, кто трудился в Древней Греции в сфере добычи и обработки металла, принадлежали к братству, которое называло и определяло себя сынами Гефеста; они были подчинены ритуалам, отражающим миф братства...".
То есть, горняки и металлурги не могли просто добывать руду, плавить металл и ковать, руководясь своим знанием: они должны были состоять в обществе. И это общество включало в себя богов.
Вот почему любая деятельность включала в себя общение с богами, а вовсе не потому, что боги были концептами их системы мышления: а именно, персонификациями "нуминозных сущностей", как предполагает Курт.
И такие сведения, как те, что мифические обитатели гор "тельхины первыми показали людям обработку железа", говорят не об истории кузнечного дела, в которую вместо научных фактов вставлено "архэ", а о ПОЧТЕНИИ к богам и полубогам, - которых Курт обзывает "нуминозными сущностями", - в отношении к ним как к Учителям.
Вообще, если присмотреться, то всё "нуминозное" принадлежит психологии, поскольку связано с трепетом и ужасом, проецируемыми в поле представления. И, как таковое, не принадлежит профессиональному знанию металлурга, позволяющему делать свое дело.
Какую же роль "нуминозное" может играть в металлургии?
Оказывается, может. Потому что металлург - не электронный робот, но - душа живая, или психическое существо. Таким образом, есть реальные объекты, а есть психические проекции; соответственно, есть объективные профессиональные знания, а есть субъективные страхи перед троллями, обитающими в толще гор.
И с этим заключением мы вновь обнаруживаем себя, вместе с Хюбнером, внутри картезианской гносеологической схемы "объект - субъект".
Наш уважаемый автор Курт Хюбнер и не может, и не хочет вырваться из её плена.
Владеет его разумом также алхимическая образность, которую он приписывает эллинам.
На том основании, что к Земле относились как к живому существу, как к богине Гее, он утверждает, что...
"Рудники рассматривались как матка, в которой металлы находятся в эмбриональном состоянии. Кузнец, который их потом обрабатывает, ускоряет определенным образом этот процесс созревания, который длился бы иначе вечность, и занимает тем самым место Матери-Земли. Плавильная печь понимается как искусственная матка, в которой повторяется архе возникновения железа. По этой причине язык и обряды горняков и кузнецов были похожи на язык и обряды гинекологов и акушерок. Выплавка металла под воздействием огня понималась как священный акт зачатия, как hieros games, в котором небесное, а именно огонь, соединялось с земным, рудой. Hieros gamos также является неким архе. Сами металлы тоже разделялись на мужские и женские и определялись по образцу половой противоположности".
Вопреки утверждению Курта, эту алхимическую идеологию совершенно невозможно выводить из мифов о Кадме и Девкалионе.
Вполне возможно, что технологи, создавая свой специальный язык, пользовались аналогиями с человеческим телом и организмом. Как и землепроходцы, которые, по словам того же Курта, "сравнивали ущелья и источники с женскими половыми органами".
Ровно так, как в индустриальную эпоху, наоборот, в описаниях живого мира стали использоваться механические аналогии. Достаточно вспомнить в этой связи сравнение сердца с насосом и т.п.
Поэтому невозможно исключить справедливость следующих слов Хюбнера об этих аналогиях:
"Здесь показаны основные контуры представлений, в рамках которых в мифические времена развивалась металлотехника, но ясно, что отсюда вытекало множество отдельных интерпретаций текущих производственных процессов, интерпретаций, которые, с одной стороны, служили этому процессу в качестве руководства, а с другой - контролировались и корректировались им".
Однако, следующая фраза...:
"Они играли в то время такую же роль, какую сегодня играют в подобных случаях теоретические соображения";
...является несправедливой натяжкой.
Все приводимые им примеры являются лишь особенностями профессиональных жаргонов, и за ними невозможно разглядеть "теорию" в современном смысле слова.
Тем более нельзя представлять мифы в качестве общефилософской ("онтологической") основы таких якобы "теорий", что Курт пытается сделать в четвертом разделе данной главы:
4. Онтологические предпосылки, опыт и истина в мифе
Как мы уже отметили выше, он пребывает в плену картезианской объект-субъектной гносеологии. На неё он открыто опирается и в своих попытках сконструировать якобы древнюю "мифическую" гносеологию. И с этой целью просто модернизирует картезианскую схему:
Он пишет:
"Так как миф не знает строгого разделения между субъектом и объектом, сознанием и предметом в смысле научной онтологии (см. II часть книги), познание не опирается для него на восприятие субъектом лежащего вне его объекта в чисто духовной внутренней жизни своего мышления, а понимается как процесс, в котором нуминозная субстанция, пронизывающая участвующий в познании объект, влияет на познающего и наполняет его".