Благодать (ЛП)

Эрик подошел к окну. Как он и думал, Чарльз сидел на скамье, в начинающей покрываться зеленью беседке, слишком далеко, чтобы можно было разглядеть какие-то детали. Но Эрик знал, что Чарльз сжимает в руках четки, его глаза закрыты, а губы растянуты в улыбке.

Прошло три года с того момента как Чарльз покинул служение, три года с того момента, как церковь фактически отвернулась от него — и все же Чарльз до сих пор оставался чрезвычайно верующим. Эрик не был этому удивлен. Вера Чарльза всегда была такой глубокой и сильной, что он буквально светился ею. Как ни странно, это была одна из тех черт, которые Эрик больше всего любил в нем, но которую он никогда не сможет с ним разделить.

Только в том случае, думал Эрик, если бы существовал Бог, достойный веры Чарльза.

Эрик приготовил завтрак. Он научился готовить блюда, которые были привычны и любимы для американцев. С тех пор, как они стали жить вместе два года назад, Чарльз тоже соблюдал кошер в знак уважения к Эрику, со вздохом отказываясь от своего любимого утреннего бекона. По крайней мере, они оба любили телячьи колбаски, омлет и тосты с джемом. И к счастью, они не были мормонами, так что еще был кофе. К тому моменту, когда Чарльз вернулся, принося с собой запах свежескошенной травы, все было почти готово.

— Ты просто волшебник, — сказал Чарльз, подходя к Эрику. — Доброе утро.

— Доброе утро.

Они целовались так, будто это был первый месяц их знакомства, или даже первый день. Возможно, это из-за долгого воздержания Чарльза страсть между ними продолжала быть такой яркой. Чарльз наслаждался каждым поцелуем. Каждым касанием. Невозможно было не делать того же в ответ.

Они сели завтракать после того, как почти сожгли колбаски, целуясь достаточно долго. Хотя Эрик знал, что Чарльз скучает по своей сестре, он не мог ничего поделать со своей радостью от того, что она решила провести какое-то время в Париже. Было приятно иногда просто побыть вдвоем.

— У тебя сегодня эта встреча, да? — Чарльз намазал масло на кусок хлеба. — Не нервничай.

— Я не нервничаю.

Чарльз посмотрел на него своим я-лучше-знаю взглядом, который бы очень раздражал, если бы это не было правдой.

— Не очень сильно, — поправился Эрик. — Все должно пройти хорошо. А теперь отвлеки меня, чтобы я не беспокоился.

Последовавший за этим момент нерешительности заставил Эрика усмехнуться от уха до уха. Чарльзу понадобилось больше всего времени на то, чтобы приобрести хоть какое-то понимание эротического юмора. И наблюдать за тем, как он всего лишь обдумывает грязную шутку, было неожиданно приятно.

— У нас недостаточно времени, чтобы я смог отвлечь тебя должным образом, — сказал Чарльз, что с трудом можно было назвать шуткой, тем более грязной, но попытку можно было засчитать. Его бледная кожа восхитительно покраснела. — Ты должен идти на свою встречу, а у меня этим утром консультация, по поводу которой я… переживаю.

Покинув служение, Чарльз отказался жить в праздном богатстве, хотя у него было вполне достаточно средств для этого. Пять дней в неделю он работал волонтером — два в офисе социальной помощи иммигрантам и три в консультационном центре. Хотя у него не было соответствующей лицензии, там быстро поняли то, что Эрик всегда знал: у Чарльза есть невероятная способность достучаться до любого человека. К сожалению, именно из-за этого ему всегда отдавали наиболее тяжелые случаи. Иногда Чарльз приходил домой омраченный чужой болью.

— Расскажешь мне об этом? — спросил Эрик. Чарльз очень серьезно относился к конфиденциальности, но иногда мог рассказать в общих чертах.

— Молодой вдовец. Его жена внезапно умерла. У него есть маленькая дочь, которая нуждается в нем, но он продолжает закапывать себя все глубже. Слишком много пьет. Отказывается принять действительность.

— Это постыдно, — сказал Эрик.

Чарльз кинул на него резкий взгляд.

— Это прискорбно, он в трауре.

— У него есть дочь, ради которой стоит жить. Если для него это недостаточная причина, то он глупец.

Когда рука Чарльза накрыла его собственную, Эрик позволил прикосновению продлиться ровно столько, сколько было необходимо, чтобы Чарльз ничего не сказал. Затем он поднялся.

— Скорее всего, я вернусь поздно.

— Горячий ужин будет ждать тебя.

Они снова поцеловались. Но глаза Чарльза продолжали искать что-то в его взгляде. Это было еще одной причиной для Эрика поспешить за дверь.

***

В те дни и недели после смерти жены и ребенка у Эрика не было ничего.

Ничего.

Он не различал голос своего разума. Не мог даже думать ни о чем, такими бездонными были печаль и шок. Ему необходима была помощь даже с простыми ежедневными задачами. Он забывал, где находится дом его друзей, в котором он временно жил, забывал, какой сегодня день недели, забывал поесть. Когда он был маленьким, мама говорила ему, что наибольший комфорт можно получить от чтения. Так что, он одалживал все книги, какие мог. Но затем просто сидел, держа очередной роман забинтованными руками, просматривая одну и ту же страницу снова и снова, не понимая ни единого слова. Горе сделало его глупым. Оно лишило его самого себя.