Благодать (СИ)

В скверике у поликлиники он облюбовал скамейку, почти скрытую от посторонних взглядов – судя по использованным презервативам у кустов, неприхотливые влюбленные, выбирая её, руководствовались теми же соображениями, что и он. Чиркнув зажигалкой, поднес огонь к углу захваченной из машины папки. И чего ты её там не бросил? Пластик потемнел, угол потерял форму и потек, потом огонек перескочил с фитиля зажигалки на папку и затрепетал, попыхивая копотью. Вадим раскрыл папку, чтобы огонь попробовал бумагу – тому угощение понравилось, и в следующую секунду парень швырнул папку на землю. И смотрел на пламя, шурудя в бумажно-пластиковом костерке отломленной от куста веткой так, будто запекающуюся картошку в нем перекатывал. Когда остался один лишь тлеющий пепел, Вадим потоптался по нему, щурясь от поднимающегося из-под ног смрадного дыма. Потом сел и закурил, глядя, как ветерок развевает остатки костра.

— Нос облупится, на солнцепеке-то, — сказала Маша, и Вадим, подпрыгнув, чуть не подавился сигаретой. Он вскинул голову и с удивлением обнаружил, что кусты уже не создают над скамейкой теневой балдахин. И сколько ж я здесь проторчал? Час? Полтора? Маша присела рядом, натягивая на колени трикотажное платье, белое, с огромными розовыми орхидеями, на груди девушки обретшими чудесную выпуклость. Лицо её ничуть не изменилось – ну, разве что морщинки-штришки у глаз и на лбу. Она улыбнулась – что-то нестерпимо сверкнуло.

— Брюлик в клыке, — пояснила она. По дурости вмонтировала. По молодости, — добавила немного печально. — Хочешь, подарю? Жарко. Пошли?

— Пошли, — сказал он, поднимаясь и подавая руку. — А когда в деревню твою мотнём? Хочется вырваться из этой срани… Да вы проходите, проходите, — обратился к пенсионерке с палочкой, воззрившейся на парочку с брезгливым осуждением. Бабка рванула с места, чуть искры не высекая лишенной резинового наконечника палкой.

У кафе не было ни машины. Закрыто? Да нет – пологи подняты, и две девицы-официантки устремились навстречу с почти искренней радостью на симпатичных мордашках. Наверное, новенькие, решил Вадим, заметив такую ретивость.

Парочка расположилась за красным пластиковым столиком, на того же колера и материала стульях с подгибающимися ножками и спинками, вид которых заставлял воздержаться от того, чтобы усесться с полным комфортом. Не располагает подобная мебель к расслаблению – волей-неволей напрягаешься, опасаясь поломать. Вадим глянул на Машу.

— Да помню, помню, — отмахнулась она на безмолвный вопрос. — Надо же, столько лет прошло. Ты тогда еще говорил, что пластиковая мебель – это на время, только из-за бедности, и через год-другой ни одно уважающее себя заведение не усадит за неё своих клиентов.

— Ошибался. Хотя, может, эти себя и не уважают, — Вадим глянул на официанток. Оставив на их столике два бокала с холодным чаем и пепельницу, девушки уселись за свой, у стойки, и, потеряв к парочке всякий интерес, пили кофе и дымили длинными коричневыми сигаретами.

— Ну, так что с тобой произошло? — Маша взяла свой бокал и поднесла ко рту – от кисти к локтю скользнули несколько спутанных между собой тонких золотых браслетов с висюльками вроде маленьких монеток.

— Неудобно как-то. Вроде как выгоды ищу в нашем знакомстве. Лучше б не звонил. Хотя – раз уж случилось, - почему не обратиться к старому другу? Подруге, то есть. Нет, не старой. Давней. Нет, просто – к подруге.

— Как знать, — сказала она непонятно применительно к чему, и потянулась за сигаретами – браслеты захрустели по рифленой поверхности стола, накрытого только картонными кружками под их бокалами и пепельницей.

Вадим, обливаясь потом, то и дело закуривая и ломая сигарету, когда пытался сбить тлеющий кончик о край пепельницы, постарался внятно изложить ситуацию, в которую загнал себя скорее осознанно, чем загнанный обстоятельствами. Маша слушала, рассеянно кивая только, когда делала глоток чая, так что было непонятно, то ли напиток одобряет, то ли дает понять, что всё еще внимает. Выговорившись, парень обмяк, откинувшись на спинку стула – ножки того заелозили по полу.

— Это всё? — спросила по-деловому, и Вадим, поняв, что она вполне может отказать, ощутил озноб от мысли, что коль скоро так и окажется, ему просто не к кому больше обратиться – исходя из личного опыта знал, что стоит тебе влететь в горло жизненной мясорубки, выдернуть тебя оттуда, как правило, бывает решительно некому. — Вадь, да успокойся, всё нормально – ну, по крайней мере, ситуация не нова. Аферистом ты был, им и остался. Жизнь – твоя, распоряжайся по собственному усмотрению. Плохо только, что окружающих при этом напрягаешь. А хорошо – то, что к окружающим я себя не причисляю. Хотела сказать, надеюсь, что ты меня хоть как-то выделяешь. Если ты не против. Ну, давай соображать, как тебе потеряться целиком. — Она хохотнула. — В пакетах любой сможет.

— Да он всё равно сказал, что сваливает куда-то. Пока всё выяснится…