Благодать (СИ)

— Я тебя тоже, — смущенно уверил его владелец, подумав, что стоит заглянуть к знакомому автоэлектрику: пусть посмотрит, с чего бы это радио стало само включаться.

9

Маша выключила зажигание и глянула на часы: десять минут первого.

Как раз в это время – ну, плюс-минус – она появилась на свет, без нескольких дней двадцать восемь лет назад. Иван всегда путал даты дней рождения её и её мамы.

— С воскрешением, — пролепетал Шурик, ощупывая свое тело с выражением недоверия и недоумения на лице. Коснувшись шишки на голове, шикнул болезненно.

— Спасибо, — ответила Маша равнодушно и оглянулась назад.

Вадим сидел и смотрел пустыми глазами в одну точку, выше ее головы, и багрянец стыда заливал его лицо.

— Не смущайся, — проговорила Маша сочувственно и отвернулась, чтобы не конфузить парня. — Ты ж будто в коме был. Вадь, да правда, всё нормально. Сейчас заедем куда-нибудь, шмоток купим, переоденешься… Ой, извини.

— Ладно, — ответил он едва слышно.

— Ещё бы, — сказал Шурик, и закурил. — Будешь? — протянул Вадиму пачку.

— Вадь, не обращай внимания, — Маша слегка хлопнула ладошкой по голове Шурика.

— Поехали уже, — Шурик насупился.

Авто плавно набрало скорость и помчалось к Кузьминкам, о близости поворота на каковые сообщил дорожный указатель, покосившийся, как поддатый колхозник, тормозящий попутку.

Глава V

Глава V1

Иван нажал кнопку отбоя, и присел на краешек стула. Это уже не любовь, — подумал он, — скорее – дань традиции.

Неизвестно, как бы всё сложилось, не брось его Маша тогда за месяц до свадьбы. Её поступок, непонятный и неожиданный от любой другой девушки, но вполне прогнозируемый от Маши, вверг его в тоскливую злость. Каковую топил в водке что-то с полгода, деградировав за время беспросветно угарного существования совершенно. Так, что вполне слился с пропитым сообществом нахаловских алкашей, поначалу настороженно и опасливо относящихся к попыткам нормального с виду парня влиться в спитое содружество, а после уже самих зазывно машущих руками, когда он с больной с перепою головой шатался по окрестностям в поисках опохмелиться. В таком виде и нашел его однажды Григорий Иванович, представительный мужик в хорошем костюме, который выделялся среди потрепанных одежонок алкашни у «наливайки», где они познакомились, так, что Григорий Иванович мог с равным успехом стоять за перекошенным столиком в скафандре. Дело было плевым, объяснял новый знакомый: надо было только прилепить к паре столов в одной конторе по пластиковой коробочке. Промышленный шпионаж, пояснил Григорий Иванович, смущаясь и отводя глаза так, что за дымчатыми стеклами очков в золотой оправе видны были лишь белки. И расплатился авансом, сунув в трясущиеся руки ошалевшего от такого счастья Ивана сумму, эквивалентную в его тогдашнем восприятии мира морю водки. А в довесок вручил пакет с парой желтоватых коробочек, навроде мыльниц, и схему расположения мебели в офисе, с парой крестиков, намалеванных несколькими штрихами шариковой ручки. Иван решил, что избавится от коробочек, как только благодетель скроется из поля видимости – ни в какой офис он проникать не собирался, гораздо более увлекательным представлялось конвертировать полученную сумму в жидкость, гасящую сомнения, но воспламеняющую надежды. А Григорий Иванович, кашлянув и встряхнув Ивана за ворот, сказал немного смущенно, что, дескать, извиняется за вторжение в личную жизнь и всё такое, но уже позаботился о том, чтобы узнать, где Иван обретается. Именно так и сказал, обретается, что на какой-то миг всколыхнуло в душе обиду, но пара глотков крепкого пива – и пришло спокойное, понурое понимание того, что очкарик прав – жизнью это было назвать сложно. И Иван, сделав еще глоток и с видимым сожалением разглядев за темным стеклом, что в бутылке осталась лишь пена, вдруг вспомнил, что с неделю назад какая-то синяя «калина» попадалась ему на глаза повсюду, куда ни приволакивали его ноги, и он хотел даже подойти и поинтересоваться, не надо ли помочь или, ну, там, хоть на пивас выпросить. Неужто это они его пасли? Он запрокинул бутылку над головой, вытряхнул в рот горькую пену, размазал языком по нёбу. На себя было наплевать – родителей всё ещё было жаль. Мысль отказаться просто не пришла тогда в голову.