Благодать (СИ)

Тут еще кровохлебка есть, так меня вообще в дрожь бросает, стоит только вообразить, отчего так. А с виду – вполне безобидное растеньице с толстым, свекольно багровым стеблем и мясистыми – ну прям отбивные! – листьями. Говорят, раз в году ее собирают, в августе, хотя мне и непонятно, почему именно на исходе лета, когда зимой, стоит только копнуть снег – а там уже клубится, испаряясь с толстых теплых листьев, влага. Допытывался у Пани – та лишь хитро улыбается во все свои тридцать два. И, глядя на эти мелкие жемчужинки в ее рту, проникаюсь завистью: своих-то у меня штук десять осталось, разбросанных между мостами да коронками. Вода особая? Как же – вон, у остальных стариков лишь пеньки коричневые да пластмассовые вставные челюсти, обзавестись которыми успели еще в советские, наверное, времена. Такое вот безобразие – одним здравомыслие и белоснежные зубки, другим – маразм и полная во рту разруха.

Вот и сейчас Паню вижу. Идет довольно бодро, так, что сзади и не определишь, старуха или деваха на выданье, тем более, что Паня еще и задом вертит, и я с настороженностью к своей оценке замечаю, что это зрелище отнюдь не противное. Самый молодой в селе – я, ну а девки младше шестидесяти в Благодати такая же редкость, как появление Тоньки, бабы здоровой и веселой настолько, что закрадывается мысль, не дурит ли она стариков, прикарманивая часть пенсий; и хоть это представляется затруднитьным в плане отчетности, все же подозрительной кажется Тонькина веселость, да и эти перстни на руках, и цепь на груди, и уж чересчур она словоохотлива, когда торгует с автолавки, и уж так вожделенно глядит на шофера, словно хочет изнасиловать его прямо на грудах нехитрого товара в будке машины. А может, я просто истосковался по женщине? Как думаешь? Как вариант – Тонька? Это вряд ли – при ее-то занятости: и пенсии раздать, и товар распродать (вот интересно, как торгашке почту доверили – или почтальонше автолавку?), и шофера потрепать.