Благодать (СИ)

Всегда так было, уверяет баба Паня, и ей стоит верить – она будто испокон веков жила здесь. По крайней мере, помнит те времена, когда на берегу Пырхоти не было никакого села, а по реке таскали небольшие баржи.

Благодатненское кладбище – его тут, у нас, называют Попово гумно – напоминает погост из какого-то рассказа о быте рыбацкой деревни. Та же скученность скромных камней-надгробий и странный обычай захоронения пустых гробов в вертикальном положении. Для экономии места? Овраг, в который спускают гробы, присыпаемые потом слоем земли, и разросся неимоверно, и мне теперь и в голову не придет спускаться зимой по его склонам на санках, как проделывали мы это с пацанвой по малолетству, не внимая уговорам взрослых, твердивших, что веселье на могилах – грех. Да какой грех, возмущались мы – гробы-то все равно пустые.

Пырхоть тоже изменилась. Наша Пырхоть, которую я по возвращении переименовал в Перхоть, поскольку она во мне вызывала те же неприятные ощущения, что вид этих грязно-серых кристаллов на сальных волосах. Я запомнил ее стремительной, глубокой и опасной. Теперь же река напоминает вытянутый в длину пруд, затянутый ряской. Если и плывет по реке коряга, кажется, ветром скорее влекомая, чем течением. Наверное, где-то выше по течению образовался завал из топляка, впрочем, я не спец в отрасли мелиорации, так что мое мнение может быть ошибочным. Река словно обветшала. Все разваливается, даже природа родины. И никакие Панины снадобья тут не помогут, разве что начать их выпускать в промышленных масштабах. Старуха сокрушается по поводу речки, а я говорю, мол, человек во всем виноват. А она заявляет: человека извести – раз плюнуть, достаточно просто позволить ему делать все, что заблагорассудится. Так что, говорит, подожду. И я ей верю – глядя на неё, нетрудно вообразить старуху, с невозмутимым видом собирающую свои травки-лютики на посте человечества.