Из сказанного теперь наконец-то становится ясным, что один соблазн не отличается от другого по существу. Однако если посмотреть с точки зрения лица, от которого он исходит, то один соблазн отличается от другого и может быть малым, незначительным, великим или величайшим, подобно тому как власть того, кто производит соблазн, может быть меньшей или большей. Так, один и тот же грех, к примеру прелюбодеяние, если он совершается явно простолюдином и обывателем, считается малым. Если же совершается монахом, то — большим. Если же его сотворит иеродиакон, то он уже будет большим соблазном. Если совершается священником, духовником или игуменом, относится к еще более великим. Если его сделает архиерей, то это весьма великий соблазн. Если же его сотворит патриарх, то соблазн станет наибольшим из всех. Соблазн простолюдина подобен небольшому булыжнику посреди дороги, и очень мало путников спотыкаются о него. Монашеский же соблазн сравним с большим камнем, о который спотыкаются многие. Дьяконский соблазн схож с еще более крупным камнем. Если священнический соблазн подобен еще большему камню, то архиерейский — огромному валуну, о который спотыкаются все: и священники, и миряне, и мужчины, и женщины, и малые дети, и большие — и падают наземь из-за этого препятствия. Словом, либо сами подражают тому же греху, либо по меньшей мере черствеют сердцем и отвращаются от пути добродетели. А вот патриарший соблазн скорее подобен горе, которая полностью преграждает путь добродетели и никому не дает пройти. И насколько велик соблазн, настолько страшней наказание, которое, следовательно, претерпят за это его виновники.
Один и тот же грех различается в зависимости от лица, которое его совершает
Теперь послушайте, что божественный Исидор Пелусиот написал монаху Елисею: «Совершающему послушание согрешить — страшное дело, облеченному же священством — еще более страшное, а произведенному в архиерейский сан — во всех отношениях страшнейшее. Ибо насколько кто возвышается почестями — настолько ужасней тот же самый грех. Будучи содеянным, он меряется не природой, а положением содеявшего» (Письмо 15). А в письме к епископу Феоне он рассуждает: «Не одно и то же — согрешить мирянину и священнику. Сие ясно из закона, ибо он велит принести такую же жертву за согрешившего священника, как и за весь народ. Если бы не был равносилен грех, то не предписывалось бы приносить такую же жертву. И больше он не по природе, а по положению совершающего: если согрешает наставляющий других, то из-за положения своего больший являет грех» (Письмо 121). Где же предписывает закон, чтобы священник приносил ту же самую жертву, что и весь народ? В девятой главе книги Левит сказано, как все старейшины Израиля принесли Богу за свои грехи одного вола и одного овна, так и Аарон за свои грехи тоже пожертвовал одного вола и одного овна. Поэтому и божественный Златоуст говорит: «Не за все грехи одни и те же наказания, но многие и различные и по временам, и по лицам, и по положениям, и по разуму, и по многому другому. И чтобы было яснее то, о чем я говорю, возьмем для примера грех прелюбодеяния: смотри, сколь многие наказания я нахожу, не по моему суждению, но по Священному Писанию. Прелюбодействовал кто до закона? Иное получает наказание, как это показывает Павел: «Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут» (Рим.2:12). Прелюбодействовал кто-либо после закона — претерпит более тяжкое наказание, ибо «те, которые под законом согрешит, говорит он, по закону осудятся» (Рим.2:12). Прелюбодействовал кто, будучи священником, — премногое добавление получит к наказанию из-за своего положения; поэтому же если прочие женщины, совершившие блуд, карались смертью, то дочери священников подлежали сожжению: таким образом законодатель достаточно показывает, какое наказание ожидает священника, совершившего такой грех, ибо если для дочери его он требовал большего наказания из-за того, что она дочь священника, то насколько же большее — для самого имеющего священнический сан?» (Беседа 75 на Евангелие от Матфея).
Священники не только сами никого не должны вводить в соблазн, но также и их сыновья, их дочери, согрешая, подвергаются более суровому наказанию, чем миряне