Из сказанного совершенно ясно, яснее солнца, вытекает, что мирским христианам недопустимо сквернословие, анекдоты, смех и шутки. Если уж мирянам запрещено, то насколько всякие шуточки и побасенки недопустимы для архиереев, иереев, дьяконов и клириков, поскольку они наставники и добрый пример для мирян в делах, словах — во всем. Ведь из их уст должны исходить не сквернословие и языческие выдумки, — да не будет! Но божественное знание духовных тайн. Из уст их должны изливаться не шутки и смех — Боже сохрани! Но святой Закон Божий. Вот почему они вестники Бога Вседержителя. Как говорит пророк Малахия, «ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа» (Мал.2:7). Имеющие высокое священническое звание должны следить за тем, чтобы не произносить острот нигде и никогда, ни дома, ни на улице, особенно и прежде всего в Божьем храме, у святого алтаря во время священной соборной молитвы, то есть там и тогда, где они предстоят, как Божьи ангелы на небесах, со страхом и трепетом, без разговоров между собой, чтобы не стать соблазном и дурным примером молящимся перед алтарем народом.
Монахам негоже сквернословить, рассказывать языческие анекдоты, шутить и смеяться
Если для священников и клириков непристойно сквернословие, языческие побасенки, шутки и смех, то насколько все это в несравнимо высшей степени недопустимо для иноков и монахов. Ведь монахам полагается соблюдать не только телесное целомудрие, но и уста свои хранить чистыми от всякой сквернословия, побасенок, всяких острот и насмешек. По словам Иоанна Лествичника, «монах есть житие вне естества, освященное тело, очищенные уста и просвещенный ум». Ибо истинного монаха отличает небесная любовь и жизнь в Боге, а не радости мира и остроты, по мнению преподобного Ефрема: «Монах не есть шутовство и чрезмерное обогащение, но небесное желание и божественное житие, ибо в таковых является лучшая жизнь» (Советы новоначальному монаху. Гл. 70)[92]
. Ведь у монаха и имя печально, и место, где он живет, печально, и дело его — постоянная скорбь, плач и слезы. «Ибо, — говорит преподобный Исаак, — таковое пребывание монаха и уединение его, уподобление его нахождению во гробе, лишенному радости человеческой, научает его, что плач есть дело его и сей есть наименование имени его, к сему и призывается и обращается он, ибо именуется плачевным, то есть огорченным сердцем» (Слово 21). Но и сами черные монашеские одеяния показывают, что он должен плакать и проливатьслезы. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, «да убедит тебя к деланию плача и самое твое одеяние, ибо все оплакивающие мертвых одеваются в черное» (Лествица. Слово 7, 22). Как же монах, чье постоянное дело — плач и слезы, может шутить и смеяться? Это ему совершенно чуждо, неподобающе и неприемлемо для его жизни. Поэтому и Василий Великий в 12-м аскетическом правиле записал, что не должен говорить острот подвизающийся, и определяет монаху, говорящему остроты и празднословящему, в качестве епитимии не брать антидор: «Если кто употребляет шутки или празднословит, да будет без благословения». Иоанн Златоуст произнес отдельное Слово о том, что аскету не следует говорить острот. А в 15-й Беседе на Послание к Евреям он обличает: ≪Ты все смеешься и веселишься лицом, монашествующий? Распятый? Плачущий? Смеешься? Скажи мне».Послесловие
Никогда не стоит говорить: «Ну, и что тут такого?»
Итак, все мы: священники и клирики, и монахи, и миряне — да остережемся, насколько это возможно, сквернословия, баснословия, шуток, смеха и станем помнить о том, что время жизни нашей ограниченно и невелико и нам следует потратить его на плач о наших грехах и на все прочие дела, необходимые для спасения. Ибо проходит и стирается образ мира сего и вместе с ним проходят и исчезают шутки, смех человеков. Как говорит апостол Павел, «время уже коротко... и да будут радующиеся, как не радующиеся; и... пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1Кор.7:29–31). Сколько было тех, кто шутил? Сколько было тех, кто смеялся? И что приобрели они своими шутками и смехом? Ничего!