Благородная империя

— У нас в Нораввурикене верят, что по ним можно предсказывать будущее, — запыхавшись от быстрой ходьбы, сообщила девушка.

— Чушь, — бросил лейвор, — им нельзя верить.

Коридор вел в небольшой зал, в центре которого располагалось крупное устройство с устрашающе сложной панелью управления; Мираи догадалась, что это телескоп, хотя видела такое впервые. Крышей в обсерватории служил черный купол, в который устройство упиралось линзой. Терну щелчком выключателя зажег белые лампы под потолком и повернулся к девушке.

— Здесь-то я это и понял, — сказал он, — но у нас нет времени.

— Нет, постой, — замотала головой Мираи, — расскажи. Это ведь может быть конец, а я… Я так мало о тебе знаю. Почти ничего.

— Слышала о «Прорицании»? — вздохнул лейвор. — Старый вакартистский труд времен Амарогена, это между Синвером и Мирагистом. Автор рассказывал, как по движению звезд и лун определять будущее. Будто бы любой может прочитать небо и все узнать…

— И ты решил попробовать?

— Да, и получил, что хотел; во всяком случае, я так думал. Звезды обещали мне добро в семье, покой в душе и триумф Империи, и я поверил, потому что хотел верить. Красивое будущее, правда? Все, чего только можно желать. Только это был обман.

— Может, ошибка?

— Нет, я много раз перепроверял. Как ты поняла, все пошло не по плану. Сначала Секкин, потом Махама, отец с братом, теперь все это. Каждый день, Мираи, снова и снова подтверждает ложь того предсказания.

— Сочувствую…

— Не надо, все пустое. Но… Злит эта подлость. Звезды нарушили семь принципов! Раньше мне это было совершенно непонятно, я был готов драться с ними и мстить… Собственно, это же мечта всех настоящих лангоритов — вызвать судьбу на дуэль.

— Ты не похож на борца с судьбой.

— Верно, потому что я устал. С ней нет смысла сражаться, и, слава Звездам, до меня вовремя это дошло, очень вовремя, а дальше вывод очевиден — не дано, значит, не дано. Остается только надеяться и плыть по течению, вот и все… Ты слышишь это?

— Что? — прислушалась Мираи. — Нет…

— А я слышу, — сказал Терну и сбросил перчатку, — они идут. Ты готова?

— Дай мне минуту.

— У нас нет минуты.

— Тридцать секунд.

— Хорошо.

Девушка отвернулась и сделала глубокий вдох. Бег мыслей остановился, чувства ослабли, страх улетучился; она сделала еще глоток воздуха. Перед ней встало лицо Йовина, усталое и израненое, но она отогнала его прочь; Мираи не собиралась больше поддаваться страху.

Здесь, в этой обсерватории, решалось ее будущее: остаться собой или все потерять. Судьба висела на волоске, но Мираи была уверена — это успокаивало и придавало сил — что Терну, ее единственный друг, не предаст. Она повернулась к нему.

— Я готова.

* * *

Махама впустил солдат через полминуты после того, как только услышал щелчок замка в обсерватории; за Терну и себя он был спокоен, его больше волновала сохранность имущества. Чужаки, тем более военные, редко появлялись в Рину Читари; в свете любили приемы и балы и постоянно посещали друг друга, но Шеркены, что Терну, что Вирагон до него, вели затворнический по дворянским меркам образ жизни и ходили на приемы нечасто, а сами проводили и того реже.

Стоило Махаме открыть дверь, как офицер-эрохенген в черной форме оттолкнул его из прохода и бесцеремонно шагнул в здание. Он дал знак своему спутнику, молодому сершену-рядовому — звание старик угадал по погонам на легкой броне, в этом он разбирался — и, надменно заложив руки за спину, направился в гостиную. Некоторое время он просто осматривал комнату, словно бы не замечая Махаму; слуга же, увидев его, вздохнул с облегчением: об эрохенгенах рассказывали немало жутких вещей, но правду ото лжи они, в отличие от лейворов, отличать не умели.

Минуту спустя офицер все же обратил внимание на скромного дворецкого.

— Лейтенант Синнаго, батальон Иккинори, — строго сказал он. — Где твой хозяин?

— Терну-коу отошел, Синнаго-витари, — смиренно ответил Махама. — В моему великому сожалению, боюсь, он не может сейчас выйти к вам.

— Здесь есть meurkiinen, кроме тебя и этого куска мяса? — недовольно спросил офицер, указывая на Саннана.

— Нет, — слуга говорил медленно, чтобы тянуть время, и подбирал слова, пытаясь как можно дольше не замолкать. — Господин не содержит рабов, кроме нас, его скромных почитателей, и презирает человечество; брезгуя нами, он не пускает в дом никого, кто мог бы осквернить чистоту его превосходного поместья; его отвращение к нам действительно велико. Почтенный Синнаго-витари, я преданный раб славной Империи и вашего вида — о, как же вы, лангориты, превосходите нас! — и потому прошу вас не тратить время на дом господина, ведь где-то, быть может, скрывается подлец, смеющий сопротивляться воле императора и державы!

— Ясно, — поморщился эрохенген. — Вессель?

— Он лжет, riihore, — прошипел сершен, высунув язык, — здесь были трое.