Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра

– Позвольте представить вам Питера Марлоу. Это – Хиро Тода из компании «Тода шиппинг индастриз» в Иокогаме. Питер – писатель и сценарист из Голливуда. – И тут у нее в голове пронеслось: его книга, Чанги, три с половиной года в плену. «Ох, что сейчас будет!»

Мужчины на какой-то миг замерли. Тода вежливо предложил свою визитку, Питер так же вежливо вручил ему свою. После краткого колебания Марлоу протянул руку:

– Как поживаете?

Японец пожал ее:

– Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Марлоу.

– Вот как?

– Не каждый день встречаешь знаменитого писателя.

– Какой же я знаменитый? Совсем нет.

– Вы слишком скромны. Мне очень понравилась ваша книга. Да.

– Вы читали? – удивленно посмотрел на него Питер Марлоу. – Правда? – Он сел и остановил взгляд на Тоде: гораздо ниже его, стройный и крепко сложенный, прекрасно выглядящий в добротном синем костюме; фотоаппарат на стуле; такой же спокойный, как и у него самого, взгляд; одного с ним возраста. – Где вы ее нашли?

– В Токио. У нас там много магазинов, где продают книги на английском. Прошу прощения, я читал дешевое издание в мягкой обложке, а не в переплете. Приличного не было. Ваш роман на многое открывает глаза.

– Вот как? – Питер Марлоу предложил сигареты, и Тода закурил.

– Курение вредно для здоровья, вы же знаете! – поддела Кейси.

Оба улыбнулись.

– Бросим на Великий пост, – пообещал Питер Марлоу.

– Да уж, конечно.

Писатель снова перевел взгляд на Тоду:

– Вы служили в армии?

– Нет, мистер Марлоу. На флоте. На эсминцах. Участвовал в битве в Коралловом море в сорок втором[107], потом при Мидуэе[108], младшим лейтенантом, а позже при Гуадалканале. Дважды тонул, но мне повезло. Да, мне повезло, очевидно, больше, чем вам.

– Мы оба остались живы, более или менее целы.

– Более или менее, мистер Марлоу. Я согласен с вами. Жизнь на войне – странная штука. – Тода сделал затяжку. – Как-нибудь, если не возражаете и если вас это не смущает, хотелось бы поговорить о Чанги, о том, чему вы там научились, и о том, как мы воевали. Пожалуйста.

– Конечно.

– Я здесь на несколько дней, – сообщил Тода. – Остановился в «Мандарине» и уезжаю на следующей неделе. Может, пообедаем или поужинаем вместе?

– Благодарю вас. Я позвоню. Если не в этот раз, так в следующий. Когда-нибудь приеду в Токио.

Помолчав, японец заметил:

– Если хотите, можем и не обсуждать Чанги. Я был бы рад получше познакомиться с вами. У Англии и Японии много общего. А сейчас прошу извинить, думаю, мне надо сделать ставку. – Он учтиво поклонился и ушел.

Кейси пила маленькими глотками кофе.

– Вам трудно это далось? Вся эта вежливость?

– О нет, Кейси. Нет, совсем нет. Мы теперь на равных, я и он, да и любой другой японец. У японцев – и корейцев, которых я особенно ненавидел, – были штыки и пули, а у меня ничего. – Он вытер пот со лба, и его губы искривились в улыбке. – Махлу, я не готов был встретить здесь кого-то из них.

– Махлу? Это что, по-кантонски?

– По-малайски. Значит «стыдливый», – пояснил он и улыбнулся про себя. Это была лишь часть выражения пуки махлу. Махлу – «стыдливый», пуки – «золотая ложбинка». Этой части женского тела малайцы приписывают самые различные чувства: голод, грусть, доброту, ненасытность, нерешительность, стыд, злость – все и вся.

– Стыдиться тут нечего, Питер. – Она не поняла всего подтекста. – Меня поражает, что после всех ужасов плена вы вообще можете с кем-то из них говорить. А книга мне на самом деле понравилась. И надо же, он тоже ее читал!

– Да. Я просто обалдел.

– Можно задать вам вопрос?

– Что?

– Вы как-то сказали, что Чанги – это рождение заново. Что вы под этим понимаете?

Он вздохнул:

– После Чанги мы все стали другими, навсегда изменились жизненные ценности. Например, притупился страх перед смертью: мы видели слишком много смертей, и у нас иное понимание смерти по сравнению с другими, нормальными людьми. Мы – те немногие, кто выжил, – в своем роде динозавры. Думаю, любой, кто побывал на войне, какой угодно войне, и вернулся оттуда целым и невредимым, смотрит на жизнь по-другому.

– И что же вы видите?

– Я вижу множество нелепостей, которые почитаются как начало начал и конечная цель бытия. Вы представить не можете, сколько этой ерунды в «нормальной», «цивилизованной» жизни. Нам, бывшим узникам Чанги, в известном смысле повезло: мы прошли через чистилище и знаем, в чем истинный смысл жизни. То, что вас пугает, для меня совсем не страшно, а над тем, чего страшусь я, вы просто посмеетесь.

– Например?

Он ухмыльнулся:

– Ну, хватит про меня и мою карму. Мне тут только что шепнули… – Он умолк и, широко открыв глаза, стал смотреть куда-то мимо Кейси. – Боже милостивый, кто это?

Кейси засмеялась:

– Рико Грессерхофф. Она японка.

– А кто здесь мистер Грессерхофф?

– Она вдова.

– Святые угодники!

Они смотрели, как Рико прошла через комнату на террасу.

– Не смейте, Питер!

В его голосе послышалось олимпийское величие:

– Я же писатель! А это объект, достойный исследования!

– Чепуха!

– Вы правы.

– Питер, говорят, все первые романы автобиографичны. Кто вы в этой книге?

– Один из персонажей, конечно.