Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

В своем письме с острова, где он находился в ссылке, Сайго писал: «Теперь я, наконец, понял, что человеческим существам нельзя доверять. Они так же изменчивы, как вертящиеся кошачьи глаза. К моему изумлению, некоторые из тех, на кого я полагался, как на родственные души, выдвинули против меня ни на чем не основанные обвинения.[588]»

В своих более поздних стихотворениях Сайго замечает, что не испугался бы и миллиона демонов, но вид «этой своры диких зверей, именуемых человеческими существами» (нингэн-коро-но гун) вселяет в него желание покинуть этот мир.[589] В других стихах, что еще более значимо, болезненные сомнения Сайго обращены к его собственному характеру:

Я сижу и занимаюсь до поздней, горькой ночи.
Лицо мое холодно, желудок пуст.
Вновь и вновь я ворошу угли, чтобы они давали свет.
Эгоистичные мысли (сии)

должны таять, как снег, перед [этой] зажженной лампой.И вот, когда я заглядываю глубоко в свое сердце,
Меня охватывает ошеломляющий стыд (хадзуру кото оси).

Под яркой, кипучей внешностью героя, похоже, скрывалось глубокое ощущение собственной никчемности, однако, не располагая никакими сведениями о его молодых годах, мы вряд ли можем доискаться до его первопричины и подтекста.

Мало что известно о годах, проведенных Сайго за работой в магистрате. Он был переписчиком, и, вполне возможно, именно в этот период развил свои каллиграфические способности — искусство номер один для японского джентельмена. Работа приблизила его также к нуждавшемуся крстьянству Сацума. Один раз магистрат командировал его в провинцию для проверки сбора налогов. Официальные лица клана как раз отказали крестьянству в прошении снизить подати из-за плохого урожая. Во время своей поездки Сайго увидал крестьянина, с грустью прощавшегося со своей коровой, которую был вынужден продавать, чтобы уплатить налоги. Молодого чиновника тронуло горе несчастного и, расследовав его случай, он смог снизить для него сумму обложения. Этот случай точно подходит к легенде о Сайго в качестве иллюстрации его щедрости и типично героического чувства насакэ.[590]

В 1849 году, когда Сайго шел двадцать первый год, клан Симадзу раскололся из-за споров о наследовании — вечная болезнь японской политики. Этот кризис оказал значительное влияние на карьеру Сайго, поскольку он всецело был на стороне «прогрессивного» кандидата, настроенного против Бакуфу, — Симадзу Нариакира, стремившегося модернизировать и реформировать свой удел. Совместно со своим старым школьным тоарищем Окубо Тосимити, Сайго помог упрочить победу «прогрессивной» фракции, и в 1851 году Симадзу Нариакира был назначен двадцать шестым Повелителем Сацума в возрасте сорока двух лет. В процессе долгих, тайных маневров, приведших к этому окончательному решению, Сайго укрепил свое сотрудничество с Окубо (человеком, который позже замыслит его низвержение); переговоры сблизили его также с кумиром — Нариакира.[591]

Несколько лет спустя Сайго выпала честь быть включенным в кортеж Нариакира по случаю ежегодного посещения Эдо — путешествия, занимавшего несколько месяцев. Этот опыт еще более усилил в нем чувство обожания к своему повелителю. Со своей стороны Нариакира, похоже, также отметил вниманием энергичного молодого вассала и несколько месяцев спустя назначил его главным садовником своих поместий в резиденции неподалеку от Кагосима. В иерархии это была довольно скромная должность, которая, однако, давала частые возможности для личных встреч, во время которых даймё и его сподвижник, как передают, обменивались взглядами на будущее Японии. В том же году Нариакира представил Сайго знаменитому ученому-конфуцианцу националистического толка, который произвел на него глубокое впечатление ничем не прикрытыми яростными нападками на низкопоклонническую политику Бакуфу в отношении иностранных держав и на недостаток должного духа патриотизма у занимающих высокие посты.[592]