Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Одним из самых известных фактов относительно Сайго Такамори, являются его размеры. Его фигура была бы впечатляющей в любой стране, а уж для Японии XIX века он представлял собой настоящего Гаргантюа. Много уважительных (а часто — фривольных) анекдотов обыгрывали его тучность, из-за которой, как говорили, он не мог сесть на лошадь; также известен был его аппетит. Такамори наследовал свое сложение от нескольких поколений семьи Сайго, его отец был крупный мужчина выше 180 см роста и мощный борец «сумо». По рассказам, Такамори был большим ребенком с широко поставленными глазами, и уже в школе знаменит своей грузностью. Во взрослом возрасте его рост составлял почти 180 см, а вес — 96 кг. У него была бычья шея (размер воротника — 19 дюймов) и неимоверно широкие плечи. Встречавшиеся с ним люди неизменно поражались его большими, пронизывающими глазами (британский дипломат Сэйтоу описал его так: «у него были глаза, блиставшие как большие черные бриллианты[576]») и большими, кустистыми бровями. Современник-биограф добавляет, что он также был наделен огромными гениталиями (идай нару коган), хотя источник этих сведений не установлен.[577] Для страны, исторические фигуры которой стремились размерами соответствовать среднему уровню, он представляется в некотором смысле больше самой жизни. Эта необычная физическая величина Великого Сайго позже стала ассоциироваться с определенными внутренними качествами, и прежде всего — с сильным, нонконформистским характером, особо почитаемым в Японии по причине своей редкости.

На протяжении почти всей жизни, этого бегемота с Запада переполняла ярость. В школе, где он приобрел клички удо (остолоп) и омэдама (выпученные глаза), он был сильным драчуном; позже он использовал свой вес, как борец сумо, а в свои последние годы на Кюсю вырабатывал свою физическую энергию, без устали бродя по окрестным холмам со своими собаками. Одним из неприятных последствий его веса была малоизвестная болезнь, происходящая от ожирения. Во время ее сильных приступов Сайго был вынужден очищать себя весь день, не выходя из дома. Он использовал эти периоды вынужденного затворничества чтобы писать письма своим соратникам, — таким образом, историк может благодарить за ту огромную корреспонденцию, которая дошла до нас, именно тучность героя.

Относительно личности, заключенной в такую большую оболочку, трудно отделить факты от легенд. Ребенком он казался несколько заторможенным, в школе клана он стал известен, как вялый и неразговорчивый юноша.[578] В один из дней — типичная (и, не исключено, апокрифическая) история — он нес по тропинке большой поднос с пирожками, когда другой мальчик, решивший подшутить над неповоротливым приятелем, выпрыгнул из зарослей с диким криком; молодой Сайго аккуратно поставил поднос на землю и, повернувшись к шутнику, сказал со своим медленным сацумским акцентом: «Боже, как ты меня напугал!» Кажущаяся медлительность Сайго, разумеется, скрывала переполнявшую его энергию, стимулировавшую его бешеную карьеру, однако «раздражающая молчаливость, которая может сойти за презрение или мудрость», характеризовала всю его жизнь.[579]

Уже в молодости он был самостоятельным и выказывал мало почтения авторитетам, и эти черты остались у него в последующем, когда он проявлял откровенность и неортодоксальность, которые традиционно избегаются японцами из опасения быть за это наказанными. Будучи резким, непослушным мальчиком, Сайго в конечном счете завоевал уважение школьных товарищей своей смелостью и предприимчивостью. Он стал вожаком (нисэгасира) группы мальчиков из мечтных самурайских семейств, в числе которых был и Окубо Тосимити, оказавший столь большое, а, в конечном счете, — фатальное влияние на его жизнь.[580] До самой смерти моральная неустрашимость и презрение к физической опасности оставались чертами личности Сайго, и даже современники, считавшими его цели путанными, а методы — немудрыми, никогда не ставили под сомнение его храбрость. Под его сдержанностью и молчаливостью скрывалась натура страстная, полная энтузиазма, временами разражавшаяся приступами неистовства. Следующий инцидент произошел в 1860 году, во время его первой ссылки. В один из дней на остров, где он жил, пришли известия, что главный министр сёгуната, которого он сам собирался уничтожить, как врага двора, был убит в Эдо: