— С каким ребёнком?
— С десятилетним мальчиком, у которого не хватило бы сил даже на то, чтобы связать курицу, у которого и так-то слабое тельце. Ци Жун послал своих слуг, чтобы избить его. Если бы малыш не оказался на редкость живучим, боюсь, уже лежал бы бездыханным, забитый до смерти!
Ци Жун, будто услыхав какую-то смешную шутку, округлил глаза и возмутился:
— Десятилетний ребёнок, который и курицу не связал бы? Слабое тельце? Братец, ты просто не знаешь, насколько этот задохлик оказался злобным, диким и яростным в драке. Это лишь перед тобой он притворяется жалким. Я послал за ним полдюжины слуг, но им не удалось сдержать мелкого демона, он дрался, пинался, кусался и царапался, так что мои люди теперь истекают кровью. Если бы он не разозлил меня, стал бы я тащить его по земле за повозкой?
Эти слова заставили и государя, и государыню перемениться в лице.
Се Лянь сделал глубокий вдох и выкрикнул:
— Закрой рот! Думаешь, совершённый поступок сделал тебе великую честь?
Ци Жун обыкновенно вёл себя достаточно дерзко на людях, разве подобное безобразное поведение могло остаться незамеченным простыми жителями столицы? А те, кто заметил, не отказались бы обсудить его в свободное время за чаем, разнося сплетни.
Государь, лицо которого слегка потемнело, сначала посмотрел на жену, потом приказал:
— Уведите князя Сяоцзина. Лекари, займитесь его рукой. Отнять его золотую повозку и запереть на месяц без права покидать дворец, пусть подумает над своим поведением.
Охранники за спиной государя ответили «Есть» и подошли к Фэн Синю, чтобы забрать Ци Жуна. Лишь после этого Фэн Синь отпустил пленника.
Последний же, явно смирившись со своей участью, лишь хмыкнул:
— Ну и забирайте, всё равно я уже понял, что прокатился на ней сегодня в последний раз.
Не услышав в его словах и тени раскаяния, государыня тяжело вздохнула. Се Лянь произнёс:
— Вижу, если запереть его лишь на месяц, в следующий раз он опять возьмётся за старое. Необходимо ужесточить наказание.
Ци Жун потрясённо застыл и возмутился:
— Мой царственный брат, ты… — Затем тут же закатил глаза и сказал: — Ладно. Я признаю, что был неправ. Ваше Величество, какое бы наказание меня ни постигло, Ци Жун готов его принять. — Следующей фразой он внезапно перевёл разговор в другое русло: — Вот только… не следует ли также подвергнуть наказанию слугу Его Высочества? Дядюшка, тётушка, ведь мою руку сломал не кто иной, как этот Фэн Синь!
Государь немедленно перевёл взгляд на Фэн Синя, на его лице сверкнула вспышка удивления и гнева. Фэн Синь чуть опустил голову, Му Цин же, не привлекая внимания, отступил в сторону от него на пару шагов.
Государь ледяным тоном произнёс:
— Фэн Синь, ты относишься к свите, сопровождающей Его Высочество. Наш сын весьма высоко тебя ценит, но неужели это заставило тебя забыть о своём положении и возгордиться? Твой долг — служить Его Высочеству. И как ты исполняешь свои обязанности? Кто позволил тебе ударить двоюродного брата наследного принца, князя Сяоцзина?
Фэн Синь, слушая, приготовился встать на колени. Но Се Лянь возразил:
— Нет нужды в коленопреклонении.
Фэн Синь обязан был в первую очередь повиноваться Се Ляню, и даже если сам Его Величество велел что-то сделать, приоритетом для юноши всё же оставался приказ Его Высочества, поэтому он не завершил жест покаяния. От этого лицо государя сделалось ещё более сердитым.
Се Лянь произнёс:
— Фэн Синь действительно сломал Ци Жуну руку, это правда. Но, обращаясь к причинам случившегося, скажу, что он сделал это для защиты своего господина. Кроме того, Ци Жун первым совершил серьёзный проступок, вины Фэн Синя здесь нет, почему же он должен преклонять колени?
Государь ответил:
— Не имеет значения, почему он так поступил, его действия — оскорбление князя Сяоцзина. Господин и слуга — не равны, существует чёткая грань между высшими и низшими чинами. Не говоря уже о преклонении колен, даже если я, глава государства, прикажу прямо сейчас всыпать ему сотню палок в наказание, в этом не будет ничего неподобающего.
Государь относился к Ци Жуну далеко не с такой теплотой, как государыня, но всё же Ци Жун являлся представителем правящего дома, а значит обладал неприкосновенностью.
И сам Ци Жун, прекрасно это понимая, ехидно скосил глаза.
— Нет нужды в наказании палками, это всё-таки слуга моего царственного брата, мне бы не хотелось ставить его в чересчур затруднительное положение. Я лишь хочу, чтобы он сломал руку и себе тоже, а потом трижды поклонился мне в ноги, и тогда я откажусь от каких-либо обвинений.
Государь ответил медленным кивком, кажется, посчитав это справедливым. Се Лянь же возразил:
— Если вы желаете наказать Фэн Синя, сначала придётся наказать меня. Он — мой слуга, и, во-первых, не совершил ничего предосудительного, во-вторых, даже если и совершил, то подчиняясь моему приказу. Поэтому я приму наказание вместо него.
Когда он сказал так, на лице государя промелькнула вспышка гнева.