Благословенный

— Я уже всё понял, спасибо. Не нужно этих подробностей! Передайте императрице, что у меня с «мужеским естеством» всё в порядке.

— Ах, Ваше Высочество! Я не могу обмануть императрицы; даже если бы я попыталась, она сразу поймёт мой обман. Я пропала, великий Боже, я пропала!

И, отвернувшись в угол, она разрыдалась.

Ах ты, боже ж мой!

Мне стало жалко эту совсем ещё юную даму, из нищего провинциального дворянского рода, четырнадцати лет отданную замуж и оказавшуюся в кругу графских и княжеских дочерей, составлявших основу корпуса статс-дам и фрейлин. Должно быть, она готова на всё, лишь бы не вылететь из императорского двора.

Обойдя кровать, я взял её за плечи, пытаясь успокоить.

— Не бойтеся ничего, Екатерина Васильевна! Я готов вам помочь; если надо будет, могу подтвердить любые ваши слова!

В полутьме я увидел, как она подняла заплаканные глаза.

— Ах, Александр Павлович! Вы так добры… Вы просто ангел! Как счастлива я находиться теперь, рядом с вами… в ваших объятиях…

И, обвив мою шею руками, дамочка совершенно недвусмысленно полезла целоваться. При этом стало понятно, что храбрость её подкреплена чем-то горячительным, по запаху точно не поймешь чем, но, вернее всего, «венгерским». Последнее обстоятельство, надо сказать, меня здорово оттолкнуло. Не люблю дам подшофе, особенно, когда сам я трезв.

— Ступайте уже, Бога ради! — нетерпеливо сказал я, снимая её руки с собственной шеи. Вы, в конце концов, замужем; узы брака для меня священны. Так и скажите государыне, чёрт побери!

И довольно невежливо вывел её за локоть из спальни.

Избавившись, наконец, от докучливой посетительницы, я присел на свою кровать, ещё теплую от её тела. Вот же чёртова пропасть.

Узнаю бабушку! Стальная рука в бархатной мягкой перчатке. Как она ловко, умно и цинично всё придумала! Послала мне молодую, горячую фрейлину, чтобы «подготовить к наслаждениям брака». Ну, то есть, приучить с плотским радостям, в расчёте, что я после этого бегом соглашусь на какую-нибудь немецкую принцессу в роли супруги, чисто заради постоянного, всегда готового и согласного сексуального партнёра. И удивительно грамотно и расчётливо выбрала мне кандидатуру в любовницы: молодую, замужнюю, бесстыжую, довольно-таки некрасивую, чтобы ненароком сильно не увлёкся… Пять баллов, бабушка!

Нда, и вот ещё что… Моя спальня, оказывается, просто проходной двор. Все эти лакеи, пажи, швейцары, могут защитить меня от сумасшедших или бродяг, но категорически непригодны против проникновения высокопоставленных лиц, или людей, известных при дворе. Какой-нибудь гофмаршал или генерал-адъютант вполне может пройти в любые двери, не исключая и моих покоев, пронося в кармане тяжелую, литого золота, табакерку…

Надо срочно что-то с этим делать!

Глава 19

Одной из моих новых обязанностей стала должность «шефа» Измайловского полка русской гвардии. Не столь знаменитый, как Преображенский, полк этот занимал огромную слободу на Московской стороне, сразу за рекой Фонтанкою. Каждая рота размещалась на своей «линии», так и называвшееся: 2-я Рота, 3-я Рота, и так далее. На тринадцатой, «Заротной» улице находились нестроевые части. Рядом с Измайловской слободой находилась, с одной стороны, Морская слобода — место жительства матросов и унтер-офицеров Балтийского флота, с другой стороны с Измайловцами граничила такая же слобода Семёновского полка.

Я уже бывал здесь во время своих конных прогулок, но теперь должен был посетить Измайловскую слободу в совершенно новом для себя качестве «шефа».

Командиром полка был Николай Васильевич Репин, генерал-аншеф, но фактически командовал им подполковник Арбенёв. Репнин, генерал-губернатор лифляндский, эстляндский и литовский, недавно вернувшийся из Молдавии, конечно же, не имел ни времени, ни возможности командовать полком.

Чтобы лишний раз никого не пугать, я заранее предупредил Арбенёва запиской, что явлюсь к ним в полковой праздник — Духов день, отмечаемый, как известно, на 50-й день от Пасхи.

В назначенный день я прискакал верхом на Аргамаке — своём новом жеребце с завода графа Орлова. Издалека заметил я, что на улице для моей встречи выстроена рота гренадёр. Подполковник Арбенёв, несмотря на русскую кровь носивший, кстати, ветхозаветное имя Иосаф Иевлевич, под барабанную дробь по старинному, поклоном приветствовал меня возле строя.

— Подполковник, — отвечал я, на новый манер приложив два пальца к треуголке, — давайте запросто, без помпы. Поздравим солдат, да и осмотрим ваше хозяйство!

— Нижние чины по случаю Троицына дня все находятся на службе! — отвечал Арбенёв.

Оказалось, в честь праздника была устроена служба в полковой церкви. Небольшая, крытая жестью постройка о пяти куполах вмещала лишь офицеров; солдаты крестились на улице, обступив дощатое здание полукругом.

Внутри церкви стояла приятная прохлада, как это бывает летом в зданиях, не отапливаемых зимою. Внутри церковь была обита некрашеным холстом; на паперти сияли железные звезды, золочённые двойным листовым золотом. С хоров нёсся тонкий звук церковного пения, старательно выводившегося детскими голосами.