Благовест с Амура

Собственно, когда генерал-губернатор отдал приказ арестовать купца, у него не было веских оснований, чтобы доказать, что тот занимается контрабандой золотой и серебряной монеты в Китай, — так, одни подозрения. Побег Кивдинского из-под ареста был, конечно, серьезным противодействием власти, однако это можно считать действиями невиновного, который опасался быть неправедно осужденным. Историю с неудавшимся похищением из Маймачина вполне можно расценивать как акт самозащиты.

Это были аргументы в пользу прощения с одной стороны. С другой — крайне нужны деньги на второй пароход, для которого уже готова машина на Петровском заводе (кстати, надо не забыть пригласить к сплаву заводских мастеров, в том числе и Степана Шлыка), на обустройство военных постов в Кизи, Де-Кастри и Императорской Гавани, наконец, на содержание патрульных кораблей в Охотском море и Татарском проливе. Поэтому полмиллиона «живых» рублей очень даже кстати, за них можно многое простить.

Как только вышли от Ведищева, Николай Николаевич приказал Сеславину пригласить на обед промышленника Павла Христофоровича Кивдинского.

— Передайте ему, Александр Николаевич, что, мол, генерал-губернатор имеет желание познакомиться со старшим сыном известного купца первой гильдии. Если он человек умный — поймет.

— А вы не думаете, Николай Николаевич, что это — простая хитрость старого пройдохи? — засомневался Заборинский.

— Думаю, Ахиллес Иванович, что этот, как вы сказали, старый пройдоха понял, что он может потерять из-за своей конфронтации с властью и, наоборот, что может найти в участии в грандиозном амурском деле. Потому и спешит вернуться на подобающее в торгово-промышленном обществе место. Я внимательно слушал Корнея, как Христофорка вел себя на их сплавах, и хорошо уяснил себе его характер. Такой человек своего не упустит, но и нашим замыслам послужит. И вообще — одним сторонником амурского дела будет больше. Хорошо! Да и одним врагом — меньше, а это тоже немало.

Глава 10

1

Гринька и Кузьма водились со своими ребятишками с большим удовольствием, правда, времени у них на это было совсем немного: казаков замучили строевой подготовкой и отпускали по домам лишь на воскресенье. Рота Шамшурина была назначена к сплаву почти в полном составе. Только детным казакам разрешали остаться в распоряжении командира батальона, и кое-кто этим воспользовался, а вот Шлык с Саяпиным, не сговариваясь, заявили о своем желании сплавляться.

Дома они, конечно, получили нахлобучку, в первую очередь от жен, которым разрешали ночевать дома, а не в остроге, но с мужьями им доводилось спать лишь раз в неделю, а тут вообще разлука намечалась на целое лето, возможно, до поздней осени. Это какая ж молодуха такое выдержит?

Первой, разумеется, начала атаку Любаша.

Вернувшись с учений в субботу после полудня, мужья отобедали в избе Саяпиных и под звонкий смех Аринки и Федюни кувыркались на половиках, сотканных из тряпок Устиньей Макаровной. Татьяна и Любаша плечом к плечу уселись на лавку возле печи, заговорщически переглянулись, и старшая подруга — а это была Любаша — спросила медовым голосом:

— Кузя, сокол мой ясный, ты почто не захотел дома остаться? Али тебе любушка твоя не мила?

Кузьма в этот момент, к вящей радости ребятишек, стоял на голове, болтая в воздухе босыми ступнями. Услышав приторно-ласковые вопросы жены, он замер и спустя мгновение рухнул, придавив Федюню, которому вздумалось поддержать тятю за штаны.

Федюня завопил благим матом, Аринка тут же последовала примеру дружка-приятеля, дочку подхватил и начал успокаивать Гринька, Кузьма, в свою очередь, давай утешать сына… Отцы старались изо всех сил — молодые мамы не вмешивались, так и сидели на своей лавке, ждали, когда все успокоится.

Успокоилось все довольно быстро, хотя мужья явно были не прочь оттянуть время объяснения со своими благоверными.

— Мы ждем, — подала голос Татьяна.

— Дак это ж Любаша Кузьму спрашиват, — попытался откреститься Гринька, но Танюха не дала ему увильнуть:

— А я тебя тож вопрошаю! Нам с Любаней обоим хотится знать, на что вы сговорились нас променять.

— Али мы вас ухряпали в усмерть, — добавила подруга, — и аж на одну ночку силов не достает?

— Да ничё мы не сговаривались, — как в омут головой, ринулся Кузьма. — Верно, Гриня? Тот усердно закивал. — Само тако вышло.

— И не ухряпывались мы ни разу, — заулыбался Гринька. — Верно, Кузя? — Тот усердно закивал. — Да мы завсегда готовые.

— К чему это вы готовые? — заинтересовалась Татьяна и переглянулась с Любашей. У той заблестели глаза.

— Ну… к энтому самому… — засмущался Гринька.

— Ухряпаться, — бухнул Кузьма. — В усмерть!

— Видали мы таких! Оне готовые! — возмутилась Любаша. — А кто ж энто собрался уплавиться, бросить малых деток, быдто утуканы[40] оне…

— И нас, будто не жены мы, а распоследние хлестушки[41], — подхватила Танюха.

И, обнявшись, голова к голове, молодухи дружно заревели. Ребятишки тут же уцепились за них и тоже заскулили, а мужья сели у стены напротив прямо на полу и уставились на свои семейства. Кажется, даже немного испуганно.