Блаженны алчущие (СИ)

Ублюдки многих важных дам росли по окрестным деревням, как сорная трава, ненужное напоминание о маленьких грешках, чьи последствия пусть и падают на головы грядущих поколений, как вещала Священная Книга, но обычно обходят стороной главных грешников. Такими штучками не удивишь человека, знающего свет. Но Офелия… Она сама еще дитя, по крайней мере, так ему казалось.

А сестра все говорила, захлебываясь, словно ей не терпелось поделиться своим позором со всем миром, и даже не трудилась понизить голос. Пришлось взять ее за руку и втянуть в приемную, из которой только что вышел.

— Я убежала с молодым человеком! Матушка говорит, что я опозорила себя, и всю нашу семью, но они сами виноваты!.. Мы собирались пожениться, а они нам не дали, просто потому, что у его семьи нет денег.

— Самая весомая причина, чтобы не вступать в брак, дорогая сестрица, — ответил Бэзил механически. Мысли кружились в голове, как перепуганные канарейки в клетке.

— Он самый храбрый, самый благородный, и он спас мне жизнь, и Филипу тоже. Его отец не дворянин, зато мать — дворянка, из Древних. Матушка сказала, ни один порядочный человек на мне теперь не женится, но мне все равно не дают выйти за Ке… за него, а я и не пойду ни за кого другого. Но все равно, не важно, пусть только отдадут мне моего ребенка!

— Тише, тише, — он приложил палец к губам. — Даже здесь нас могут подслушать.

— Мне все равно, — повторила Офелия, с тем ребяческим упрямством, что ей всегда было присуще. — Они сказали, что я не должна никому рассказывать, иначе им придется убить Ке… его. Но откуда я знаю, может, они уже его убили. Они тут все лжецы, все, все, даже Филип! Вы ведь меня им не выдадите, правда?

Стоило бы позлорадствовать — дочь белобрысой ведьмы доказала, что яблоко от яблони недалеко падает. Он мог только представить, какую рожу скорчил отец, как бесилась Анейра, когда Офелия преподнесла им такой сюрприз. Но круглые серые глаза смотрели на него с отчаянной надеждой, и на это ему не хватило бессердечия.

— Разумеется, нет.

— Я просила их, столько раз, но меня никто и слушать не хочет. Они только врут. Говорят, что Ке… он не желает меня видеть и давно женился, даже врут, будто мой малыш умер, но я знаю — это неправда! Сперва они сказали, что он родился мертвым, но я-то слышала, как он кричал, хотя и лежала почти без сознания, и тогда они сказали, будто он умер после, но это тоже вранье! Ведь очень дурно так врать, правда? Дурно даже соврать, если съел лишний кусок торта, или что-то такое, хотя вреда от этого мало, а так обманывать — грех, большой грех! И мать всегда знает, жив ли ее ребенок, правда? Вы ведь мне верите?

От ее слов веяло холодом, жившим в этих стенах, леденившим душу, а не тело. Родилось неудобное дитя живым или сестра слегка тронулась от горя? В последнее поверить было менее страшно, но он слишком хорошо знал их, свое семейство.

— Вы мне верите? Ее взгляд умолял, требовал. Почему, почему этот разговор случился именно сегодня? Когда ему, как никогда, нужна вся его решимость, контроль над собой. Бэзил коснулся кольца…

— К сожалению, вполне, сестра.

Сестра уставилась на него с выражением человека, перед которым вдруг сама собой отворилась дверь, в которую он давно и безнадежно бился. — Ну вот! — воскликнула она почти торжествующе, как только обрела дар речи. — Они мне пытались внушить, что у меня не все в порядке с головой, но даже если бы я сошла с ума, я все равно знала бы, понимаете? Но ведь это грех, правда? Нельзя разлучать мать и ребенка! Как же они могут?

Почему она ждет ответа от него?

— И тем не менее, не вы первая, не вы последняя. Его матери тоже запретили видеться с детьми, за несколько месяцев до того, как их разлука стала вечной. Леди Филиппа хотя бы узнавала, как живется ее сыновьям, через слуг и свою юную сестру Вивиану.

Офелия помолчала, вбирая в себя услышанное. — Я… Я хочу хотя бы, чтобы мне позволили увидеть его… Ну хотя бы разок! Это так жестоко!..

Увидеть его… Какая наивность! Может, дитя и дышало, когда родилось, но что такое искра жизни рядом с репутацией Лорда-Защитника?

— Какой бы ни была правда… Тебе лучше постараться забыть об этом, — он скривился от горечи собственных слов. — Ты ничего не добьешься, а следить за тобой начнут еще пристальнее.

— Тетя Вивиана говорит то же самое. Но как я могу забыть? Я прежде забуду дышать!

И я тоже, подумал он. И я тоже.

— Вы должны мне помочь! — Она сжала его запястья своими пухлыми влажными пальцами, с силой, приданной переживаниями. — Ведь поможете, да? Меня они не слушают, но ведь вы мужчина, и вы не опозорили семью, и если вы их попросите, попросите отца…

— Я ничем не могу тебе помочь, сестра. Я здесь ничто. У меня нет власти, нет мужества. Я самому себе помочь не в силах.

Мне не нужно еще и твое горе, когда я тону в своем…

Он вырвался от нее, почти испуганно, и спасся бегством, еще долго слыша, даже когда закрыл за собой дверь и завернул за угол, ее тихий плач.

~*~*~*~