— Филип, ты что! — Офелия надулась было, но тут же снова повеселела. Выполняя фигуры медленного церемонного танца, она не переставала щебетать: — Я и правда не очень хорошо танцую. Я занимаюсь каждый день, но господин Детрис — это наш учитель танцев, такой строгий! — говорит, что мне недостает легкости. А Бэзил сказал, что у меня грация большого щенка. Я бы желала иметь щенка. Я бы очень желала уметь танцевать так, как Дениза. Она сегодня такая красивая, ведь правда?
— Должно быть. Я не обратил внимания.
— Я бы так желала выглядеть, как Дениза! Хотя мама говорит, что… Да. Ой, это звучит так, как будто я напрашиваюсь на комплименты. Но я не напрашиваюсь, правда. Мама говорит, что я слишком много болтаю, и это правда. Леди не должна быть болтливой.
— Пожалуйста, болтайте. Это как раз очень любезно с вашей стороны, мне было б сложно найти тему для разговора. Вы должны простить меня, я редко разговариваю с леди, — Напряжение ума, требовавшееся, чтобы не перепутать фигуры танца, вызвало морщины на лбу Грасса.
— А я совсем не говорю с молодыми людьми! — призналась Офелия. — Нет, в самом деле, почти совсем. Мама говорит, им скучно будет с ребенком вроде меня. Конечно, у меня есть Филип и Бэзил, но братья — это совсем другое, и потом, их я тоже редко вижу. Это ведь мой первый настоящий бал, вы знаете?
— Филип мне говорил, что вы впервые выезжаете. По-моему, вы отлично танцуете. Просто прекрасно. Но я в этом не разбираюсь. Танцы мне не даются… когда я пытаюсь выделывать эти па, то чувствую себя ужасно глупо.
Он и выглядел глупо — слишком серьезный, зажатый, неуклюжий. Но его спутница это едва замечала, в восторге от того, что танцует на настоящем балу с настоящим взрослым кавалером.
— Ну, вы — мужчина, вы умеете делать многое другое, это леди стыдно плохо танцевать. Например, вы умеете фехтовать. Филип говорит, что вы — лучший. Ну, после Филипа, конечно, он просто слишком скромен, чтобы сказать об этом, но папа говорит, что он у вас лучше всех.
— Так и есть.
— А на самом деле, не в Академии, лучший, конечно, дядя Оскар. Все так говорят, и это должно быть правдой — мне становится страшно, даже когда он просто на меня смотрит. А еще Филип рассказывал, что вы ужасно сильный.
— Это так. Боюсь, это мое единственное достоинство — коли считать это достоинством.
— Но вы отлично учитесь, Филип нам говорил. А я не очень способная. Вернее, совсем не способная, — Офелия сокрушенно покачала головой и даже сбилась с ритма. — Например, я плохо вышиваю.
— Я тоже.
Девушка расхохоталась так, словно ее кавалер сказал нечто ужасно остроумное. — Я очень рада, что вы так хорошо деретесь! — добавила она, став серьезной. — Отец говорит, что Филип должен будет отправиться на войну, когда закончит учиться, — не знаю, почему, ведь Бэзил никогда не воевал на этой ужасной войне — и я за него очень боюсь. Это очень хорошо, что вы такой сильный и хорошо фехтуете. Вы ведь тоже отправитесь на войну, когда выучитесь, правда? Вы его защитите.
— Я отдам ради этого жизнь, если потребуется.
Офелия доверчиво заглянула кавалеру в глаза — для этого ей пришлось запрокинуть голову. — Ведь с самым отважным и умелым воином может случиться беда, правда?
Низкий хрипловатый голос Кевина Грасса звучал твердо, почти торжественно. — Моя леди может на меня положиться. Пока я рядом, я этого не допущу. Даю вам слово.
Они вошли в летнюю ночь, сладкую и душную, во тьму, напоенную ароматом цветов. Теплый воздух ласкал кожу, как жидкий бархат.
Террасу заливал лимонный свет полной луны. Вокруг чернел сад. Ни ветерка…
Ступая по каменным плитам к краю террасы, где фигурные перила обвивала паутинка плюща, Фрэнк и Дениза держались за руки.
— Теперь ваш Филип точно не будет доволен.
— Это последнее, о чем я хочу сейчас думать. Посмотрите лучше, какая ночь!
Только что Дениза была само веселье, но вот она запрокинула голову к небу, и черты ее приняли выражение торжественное и отрешенное. Прикрыв веки, она замерла, изящная и недвижная, как статуэтка, уйдя в мир грез, и Фрэнк ни за какие блага на свете не стал бы ее пробуждать. Он никогда так остро не воспринимал красоту, как в эти мгновения, и охотно согласился бы простоять целую вечность, любуясь тонкой фигурой в потоке льющегося с неба серебра.
Глаза Денизы вдруг резко и широко распахнулись, заставив его сердце подпрыгнуть в груди — словно от испуга. Несколько долгих секунд она глядела на Фрэнка молча и пристально, а он смотрел на крошечные луны, мерцавшие в ее зрачках. Затем ее губы сложились в лукавую полуулыбку. — Почему бы вам меня не поцеловать?
Фрэнк повиновался без лишних слов.
Праздник близился к концу. Уже медленнее исчезало вино из кувшинов, наполненных золотистым альталийским и сладким гранатово-красным мернским, уже заплетались у многих гостей ноги и языки, а иные дремали, положив головы на столы для игр. Те, кто имели на то желание и силы, отплясывали завершавший бал гавот.