Блаженны алчущие

Филип подскочил; все страхи испарились из головы пред лицом нового, всепоглощающего. По толпе прокатился ропот, испуганные возгласы. Рядом взлетел со скамьи Бэзил; то, как он побледнел, как дрожал всем телом, несомненно, тронуло бы лорда Томаса, если бы он мог это видеть.

Со своего места Филипу почудилось, будто лицо отца отразило на миг смесь экстаза и муки. Глаза его закатились, он шатался.

Филип приготовился бежать вниз; кто-то из Ищеек ступил вперед — Фрэнк. Остальные замерли, парализованные общим шоком.

Но жуткий момент закончился быстро. Через мгновение отец снова твердо стоял на ногах, успокоительно помахал толпе. Сердце преступника отправилось в огонь, туда же, куда и кишки. А лорд Томас громким голосом объявил всему амфитеатру, что тело проклятого Богами людоеда будет отдано народу на поругание.

Бэзил упал на свое место, все еще с остекленевшим взглядом; сел и Филип, стараясь прогнать с лица даже тень беспокойства — сейчас на него многие смотрят. Но пока сердце людоеда обугливалось в жаровне, его собственное сжимали ледяные пальцы. Он привык считать отца непоколебимым колоссом, не мог припомнить даже, когда тот последний раз болел. Что же это было?..

Лорд Томас удалился с арены; ему предстояло пройти омовение — ритуальное и настоящее, и другие очистительные обряды прежде, чем он воссоединится со своим семейством. Ушел палач, цепочкой потянулся с кровавой сцены караул — городская стража в нарядных одеждах и цветастых кокардах шествовала следом за Ищейками в их багровых плащах — такой распорядок был личным указанием Филипа, вызвавшим немало недовольства. (Не такой скандал, как когда гильдия виноделов проехала впереди гильдии ювелиров на шествии в день Святого Юля, но все же достаточно громкий.) Что ж, Филип обещал Фрэнку, что служба в отряде станет однажды почетной; сейчас для возвышения Ищеек имелся по крайней мере один предлог, а вскоре, если повезет, появится и новый.

Филип хотел отправиться вслед за ними — и за другом, и за недругом, поговорить, с каждым по отдельности. После всего, что случилось с ним в Доме Алхимика, пришлось признать — он не может обходиться ни без одного, ни, как ни печально, без другого. Филип не знал, что именно скажет, но раз он так превосходно справился с задачей все испортить, то должен суметь так же виртуозно все исправить, не так ли?.. Все должно пойти по-другому…

Надо только немного подождать — пока не придет в себя, не соберется с мыслями. В конце концов, время у него есть.

Уже расходились высокие гости, сидевшие в особых ложах; заторопились к выходу почтенные мещане. Чернь же, напротив, подбиралась к арене, где все еще висел на подобии креста Мартин, немота которого стала полной и окончательной.

По традиции, его тело следовало разрубить на куски, а их, в качестве (сомнительных) трофеев, разослать в несколько городов. Одна нога поехала бы в Дервин, другая — в Ардаз-на-Аграрде, правая рука — в Сарсанну, левая — еще куда-нибудь, а голова пугала бы народ с городской стены или моста. Но сегодня, по повелению Лорда-Защитника, труп доставался на растерзание толпе — еще одна возможность для самых обездоленных излить свое отчаяние и ярость.

Наверняка самые хитрые из простолюдинов соберут гротескные реликвии — зубы, кусочки пальцев казненного, — которые можно задорого продать в качестве амулетов. Что до остального… Филип с его семейством не стали задерживаться, чтобы насладиться последним актом спектакля.

Позже рассказывали, что толпа доказала свое отвращение к мерзкому греху людоедства, когда пронесла тело преступника с улюлюканьем и песнями по всему городу, разрубила на части, кинула эти части в огонь, и, разорвав на мелкие куски, сожрала.

Возможно, подумал Филип, выслушавший слухи с брезгливой гримасой, если бы Мартин знал об этом — и мог что-то сказать — то одобрил бы произошедшее. 

В конце концов, больше всего обитатели Дома Алхимика ненавидели голод; Мартин питался телами других, а его тело напитало еще кого-то — естественный круговорот.

А другая часть его подумала, содрогаясь: Боги, пощадите этот обезумевший город!

~*~*~*~

IV.

15/11/665

Андаргийский шпион назначил своей жертве встречу в подвальном притоне, где отбросы общества собирались, чтобы пропустить кружку пива, джина, или кое-чего посуровее: ядреной смеси, чей состав знал только хозяин и ни за что не пожелали бы узнать те, кто ее пил, шибавшей в нос, как кошачья моча, и пьянившей, как поцелуй любимой — так ее, во всяком случае, описывал Клятый, обладавший, для бандита, на удивление поэтическим воображением. Сюда приходили обменяться наводками и найти подельника, переждать облаву, расплатиться грязными деньгами за грязные делишки, и просто тогда, когда идти было больше некуда.