Бледное пламя

Стоял прекрасный, немного ветренный полудень, и светлая пустота западного горизонта притягивала нетерпеливое сердце. Король, достигший ныне самой опасной точки своего путешествия, осмотрелся, тщательно вглядываясь в немногочисленную гуляющую публику, пытаясь понять, кто из них может оказаться переодетым агентом полиции, готовым наброситься на него, едва он перемахнет парапет и направится к Пещерам Риппльсона. Одинокий парус, окрашенный в королевский багрец, пятнал морские просторы так называемым “человеческим содержанием”. Нитра и Индра (что означает “нутряной” и “наружный”), два темных островка, казалось, переговаривались на потаенном арго, с променада их фотографировал русский турист, грузный, с множеством подбородков и с мясистым генеральским загривком. Его увядшая жена в цветастой развивающейся йcharpe произнесла на певучем московнике: “Всякий раз, что вижу такого калеку, вспоминаю мальчика Нины. Ужасная вещь война.” ­ “Война? – переспросил супруг. – Это, надо быть, взрыв на Стекольных заводах в 51-м, а не война.” Они медленно прошли мимо короля в том направлении, по которому он пришел. На скамейке у троттуара сидел лицом к морю мужчина, прислонивши пообок свои костыли и читая онгавскую “Post” с изображенным на первой странице Одоном в мундире экстремистов и с Одоном же в роли Водяного. Невероятно, но дворцовая стража теперь только и обнаружила их единство. Ныне за его поимку сулили почтенную сумму. Волны размеренно шлепали в гальку. Лицо читателя газеты было жестоко изуродовано недавно упомянутым взрывом, и все чудеса пластической хирургии имели единственным результатом жуткую мозаичность тканей, казалось, части этого узора и кое-какие черты изменяются, сливаясь и разделяясь подобно тому, как в кривом зеркале плавают по-отдельности щеки и подбородки.

Короткий участок пляжа между рестораном в начале променада и гранитными скалами в конце его был почти пуст: далеко влево троица рыбарей грузила в весельный бот бурый от водорослей невод, да прямо под пешеходной дорожкой сидела на гальке старушка в платье горошком и в колпаке из газеты (“Экс-короля заметили­­”) и вязала, повернувши к улице спину. Перебинтованные ноги ее лежали в песке, сбоку валялись войлочные шлепанцы, с другого – клубок алой шерсти, время от времени, незабываемым локтевым рывком земблянской вязальщицы она поддергивала нить, отчего клубок вертелся, высвобождая пряжу. Да еще девчушка в раздувающемся платье неуклюже, но ретиво щелкала роликами по троттуара. Способен ли карлик-полицейский изобразить девчонку с косичками?

Ожидая, пока удалится русская чета, король остановился у скамьи. Человек с мозаичным лицом сложил газету и за секунду до того, как он заговорил, король понял, что это Одон. “Все, что удалось соорудить на скорую руку, – сказал Одон, оттянув щеку, чтобы показать радужную полупрозрачную пленку, липнувшую к лицу, изменяя его черты в соответствии с силой натяжения. – Воспитанный человек, – прибавил он, – как правило, не проявляет чрезмерного интереса к чужому уродству.” ­ “Я высматривал шпиков”, – сказал король. “Они целый день патрулировали набережную, – сказал Одон. – Теперь обедают.” ­ “Пить хочется, и есть”, – сказал король. “ В лодке кой-что найдется. Пусть отойдут эти русские. Ребенок не в счет. – “А женщина на берегу?” – “А это молодой барон Мандевиль, – помните, та дуэль в прошлом году? Ну, пошли.” – “А его мы с собой не возьмем?” – “Не пойдет, обзавелся женой и ребенком. Шагайте, Чарли, шагайте, Ваше величество.” – “В день коронации он был моим тронным пажом.” Так, беседуя, добрались они до Пещер Риппльсона. Я уверен, что читателя порадуют эти заметки.

Строка 162:       чей язык однажды и т.д.

На удивление окольный способ описания робкого поцелуя селянки, впрочем, весь этот пассаж грешит некоторой искусственностью. Мое отрочество было слишком здоровым и счастливым, чтобы вместить что-либо, хотя отдаленно напоминающее обморочные припадки, испытанные Шейдом. Должно быть, он страдал эпилепсией в умеренной форме, крушеньями нервных путей, происходившими всегда в одном и том же месте, на одном закруглении рельсов, ежедневно в течение нескольких недель, покамест природа не завершила ремонтных работ. Кто сможет забыть лоснящиеся от пота добродушные лица медногрудых железнодорожных рабочих, которые, опершись на лопаты, провожают глазами окна экспресса, осторожно скользящего мимо?

Строка 167:       Был час и т.д.

Поэт начал Песнь вторую (на четырнадцатой карточке) 5 июля, в свой шестидесятый день рождения (смотри примечание к строке 181: “сегодня”). Виноват, – заменить на шестьдесят первый.

Строка 169:       о бытии загробном

Смотри примечание к строке 549.

Строка 171:       Злодейский заговор