Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Я знал, что отец и Мона не могут этого позволить. Оба были на государственной службе, да еще отец проворачивал разные криминальные делишки, так что деньги у них водились, но они не собирались тратиться на нас, детей. Они ездили на дорогие курорты, но нас с собой не брали. Только недавно они вернулись из путешествия на Гавайи.

После переезда в округ Колумбия Мона разрешила нам оставлять себе заработки, но взимала плату за все, кроме еды, самой простой одежды и крыши над головой. Каждую осень она отводила нас в Сирс и покупала каждому одни джинсы, пару обуви, несколько рубашек и куртку. Все остальное, что мне было нужно — носки, очки, кроссовки, тетради для школы, — я оплачивал сам.

К счастью, годом раньше я начал подрабатывать кэдди. Один мальчишка в школе сказал, что по выходным в гольф-клубе «Бёрнинг Три» можно сделать неплохие деньги.

— Приходи в субботу к семи утра, — позвал меня он.

Я был на месте в шесть. Вскоре я обслуживал по четыре игры за уик-энд. С учетом чаевых я мог заработать долларов сто пятьдесят. Мона не знала, сколько я получаю.

При поддержке Джеймса я решился заговорить с отцом о путешествии утром за завтраком, когда тот еще был в хорошем настроении.

— Поездка продлится десять дней, — говорил я. — Мы увидим Москву, побываем в Кремле и на Красной площади.

Я распалялся все больше и больше:

— Такого шанса может не представиться за всю жизнь! Мне бы очень хотелось…

Отец вскочил со своего стула.

— Грешникам в аду тоже хотелось бы водички со льдом! — заорал он. — Я не собираюсь тратить на тебя ни одного чертова пенни!

— Но, папа, я же верну тебе деньги — с процентами!

Он уставился на меня своими выпученными глазами.

— Да кем ты себя возомнил! У меня в детстве не было ни гроша. А ты тут передо мной разыгрываешь миллионера. Вот что я тебе скажу — в тебе нет ничего особенного, мальчишка!

Он с грохотом вырвался из кухни.

Мона фыркнула:

— Как тебе это только в голову пришло!

В первый день летних каникул я, как обычно, развозил газеты. Я успел полюбить красоты Мэриленда с его громадными деревьями, бархатными зелеными лужайками и элегантными домами.

Но свой последний учебный год мне хотелось провести в семье Кониц. Друзей я завел мало, по всем предметам мне ставили не выше тройки с минусом — за исключением физкультуры. Я мечтал вернуться в резервацию, где чувствовал себя дома. Я написал Ричарду и спросил разрешения пожить в их семье. Он ответил, что его родители просят десять долларов в неделю за стол и кров. У меня были отложены деньги, заработанные на доставке и в гольф-клубе. Я знал, что в резервации тоже смогу развозить газеты и подрабатывать по выходным у мистера Эшкрофта на индейском рынке.

Тем вечером за ужином я показал отцу письмо от Ричарда и попросил меня отпустить. Я уже посоветовался с Сэмом и Салли. Они не хотели, чтобы я уезжал, но я напомнил им, что через год в любом случае уеду, а для меня очень важно хоть ненадолго вернуться назад. Тогда они ответили, что не против.

Лицо отца вспыхнуло, и он заехал кулаком по столу так, что подпрыгнули стаканы с молоком.

— Меня от тебя уже тошнит! Ты даже не знаешь, что я нашел тебе работу на это лето, на ферме, где растят дерн, мелкий неблагодарный ублюдок!

Если его от меня тошнит, почему бы ему меня не отпустить?

— Я уже подрабатываю кэдди по выходным, а по утрам развожу газеты, — сказал я, не скрывая разочарования. — Разве этого недостаточно?

— Я хочу, чтоб ты был занят сильней одноногого на соревнованиях по поджопникам — только так можно заткнуть твой поганый рот! Чтобы я больше не слышал ни про Коницев, ни про Форт-Дефайнс. Компрендо?

Мона, как обычно, поджала губы.

— У тебя нет ни капли благодарности к нам за те жертвы, на которые мы идем, чтобы дать тебе хорошее образование на Востоке, мистер Брежнев!

Она никогда не упускала возможности напомнить мне о несостоявшейся поездке в СССР, хотя с тех пор прошло уже несколько месяцев.

Я проигнорировал ее и встал из-за стола.

После того как я развез все газеты, мне пришлось тащиться за двенадцать миль на дерновую ферму Дж. Т. Пэттона. Я явился к супервизору — толстому язвительному человечку с морщинистым лицом и короткой стрижкой, — и тот указал мне на грузовик и велел присоединяться к остальным рабочим. Некоторые были примерно моих лет, но остальные оказались лысеющими, а то и седыми. Никто ничего не говорил. Мы подъехали к огромному полю с зеленой травой. Вслед за другими я подошел к трактору, который срезал дерн полосами длиной около шести футов.

Стоя на коленях, мы скатывали дерн в рулоны, как спальные мешки, и грузили их — неповоротливые и тяжелые — в кузов, пока тот не заполнялся до отказа. Потом приезжал следующий грузовик, и все начиналось заново. К обеду плечи у меня ломило, голова кружилась от палящего солнца, а ноги подкашивались. Это была самая тяжелая работа, какую мне только приходилось делать.

Отец много рассказывал, как мальчишкой собирал хлопок на полях Техаса и Оклахомы. Моя работа оказалась такой же невыносимой.