Бледный огонь

строка 270: Моя темная… Vanessa

Это так типично для сердца ученого – в поисках ласкательного имени навалить в одну кучу бабочковый род и орфическое божество[120] поверх неизбежного упоминания Ванхомриг, Эстер![121] В связи с этим в моей памяти застряли две строки из стихотворения Свифта (которого в здешней глуши мне не достать):

Как вдруг Ванесса во цвету
вошла звездою Аталанты[122]

Что касается бабочки Ванессы, то она появится вновь в строках 993–995 (к коим см. примечание). Шейд говаривал, что ее старое английское название было The Red Admirable[123], позднее выродившееся в The Red Admiral[124]. Это одна из немногих бабочек, случайно мне известных. Земблянцы называют ее harvalda (геральдическая), возможно, потому, что ее определенное изображение имеется в гербе герцогов Больстонских. В иные годы, осенью, она довольно обычно встречалась в дворцовых садах и навещала астры вместе с одной летающей днем ночницей. Я видел The Red Admirable, лакомящуюся на сочащихся сливах, а однажды – на мертвом кролике. Это – исключительно игривое насекомое. Один почти ручной экземпляр ее был последним природным феноменом, к которому Джон Шейд привлек мое внимание, идя навстречу своей гибели (см., см. теперь же мое примечание к строкам 993–995).

Я замечаю душок Свифта в некоторых моих примечаниях. Я тоже врожденный меланхолик, беспокойный, раздражительный и подозрительный человек, хотя у меня и бывают минуты легкомыслия и fou rire[125].

строка 275: Мы сорок лет женаты

Джон Шейд и Сибилла Ласточкина[126] (см. примечание к строке 247) женились в 1919 году, ровно за три десятилетия до того, как король Карл женил-ся на Дизе, герцогине Больстон. С самого начала его царствования (1936–1958) народные представители, ловцы лососей, внесоюзные стекольщики, военные группы, встревоженные родственники и в особенности епископ Есловский, сангвинический и благочестивый старик, – делали все, что могли, дабы убедить его оставить свои многочисленные, но бесплодные развлечения и жениться. Это был вопрос не морали, а престолонаследия. Как это бывало и с его предшественниками, примитивными alderkings[127], пылавшими страстью к мальчикам, духовенство спокойно игнорировало языческие обычаи нашего молодого холостяка, но хотело бы, чтобы он сделал то же, что сделал более ранний и еще более несговорчивый Карл, – взял одну отпускную ночь и произвел законного наследника.

В первый раз он увидел девятнадцатилетнюю Дизу в праздничную ночь 5 июля 1947 года на маскированном балу во дворце своего дяди. Она пришла в мужском костюме, ряженная под тирольского мальчика, со слегка вывернутыми внутрь коленями, но бесстрашная и прелестная, а затем он повез ее и ее двоюродных братьев (двух гвардейцев, переодетых цветочницами) по улицам на своем дивном новом автомобиле с откидным верхом смотреть на гигантскую иллюминацию по случаю его дня рождения, и танцы с факелами в парке, и фейерверки, и бледные запрокинутые лица. Он тянул почти два года, но на него наседали нечеловечески красноречивые советники, и он наконец сдался. Накануне своей свадьбы он молился большую часть ночи, запершись один в холодном огромном Онхавском соборе. Самодовольные alderkings глядели на него с рубиново-аметистовых стекол окон. Никогда так горячо не просил он Бога о напутствии и укреплении (см. ниже примечание к строкам 433–434).

После строки 274 в черновике имеется следующее отвергнутое начало:

Я люблю свое имя: Шейд, Ombre, почти «человек» По-испански…[128]

Жалеешь, что поэт не продолжал на ту же тему и не избавил читателя от последующих неловких откровенностей.

строка 286: Розовым следом реактивного самолета над пламенем заката

Я тоже часто обращал внимание моего поэта на идиллическую красоту самолетов в вечернем небе. Кто бы мог угадать, что в тот же самый день (7 июля), когда Шейд записал эту искрящуюся строку (последнюю на двадцать третьей карточке), Градус, alias[129] Дегрэ, перелетал из Копенгагена в Париж, завершив таким образом второй этап своего зловещего путешествия! Даже в Аркадии я есмь, говорит смерть в надгробных письменах[130].