Блек. Маркиза д'Эскоман

Он пребывал в убеждении, что все еще обожает Эмму, и настойчиво уверял себя, что если только он не самый подлый и не самый презренный из людей, то по-другому и быть не может и что надо верить своим собственным словам. Однако молодой человек не находил в себе больше того возбуждения, которое прежде заставляло вскипать кровь в его жилах, когда он приближался к Эмме; Луи де Фонтаньё оставался равнодушен к очаровательному кокетству целомудренной женщины, о которой когда-то он не мог думать без трепета; он не находил больше прелести в прикосновении к ее руке и всевластия в аромате, который оставляли ее волосы, когда она проходила мимо; шелест ее платья потерял для него свою выразительность; изящные складки одежды, облекавшей ее тело, стали для него иероглифами, ключ к разгадке которых уже не искали его сердце и его чувства; он испытывал скрытое недовольство не только когда какой-нибудь навязчивый человек становился между ним и его любовницей, но и когда они были одни. Оставаясь наедине с ней, посреди любовных излияний он был вынужден отыскивать слова, следить за своими жестами, сознательно оживлять свой взгляд; все его способности оставаться в любви непосредственным были мертвы.

И тогда отвращение, испытываемое им к положению, в каком они оказались, пришло на помощь тайным стремлениям его сердца. Если сначала Луи де Фонтаньё оплакивал исключительно Эмму, то мало-помалу он стал приписывать и себе некоторую долю в роли жертвы и подло проливать слезы над своими собственными невзгодами; затем лучи ореола, который еще сохраняла в его глазах благородная женщина, померкли один за другим под веянием мыслей, внушенных ему себялюбием. Он дошел до того, что его стали удивлять необычайные способности, какие г-жа д’Эскоман с ее изысканным умом проявила в своих бездуховных занятиях; он отождествлял благородную хозяйку бельевого магазина с пошлым ремеслом, каким она занималась. Он забывал, что это госпожа маркиза д’Эскоман доблестно служила своей вере и своей любви за этой скромной витриной! Он видел за прилавком лишь г-жу Луи, рожденную, сотворенную и явившуюся на свет с вкусами, предпочтениями и потребностями скромной мастерицы, и вздыхал при мысли, что двум их судьбам суждено быть связанными навечно.

Наконец, в то самое время, когда мы снова встречаемся с ними, кое-что из того, что происходило в душе Луи де Фонтаньё, стало проявляться внешне; у него случались часы грусти, которую г-же д’Эскоман со всей ее сердечной заботливостью не удавалось рассеять; он ринулся в развлечения, не имеющие отношения к его домашней жизни. При распределении их скромного семейного бюджета он позволял себе тратить больше, чем имел бы на это право, если бы ему пришло в голову подумать не только о себе. Тем не менее Эмма была так ослеплена страстью и желанием быть счастливой, что для нее еще не настало время отягощать свое сознание этими опасениями; удрученность, которую ей невозможно было не заметить у своего любовника, она относила на счет беспокойства, проявляемого им о ее судьбе, и печали, испытываемой им при виде того, что ей приходится заниматься физическим трудом; и она еще больше старалась подчеркивать удовлетворение, какое вызывала у нее собственная участь.

Такое положение могло бы тянуться еще очень долго, оно, вероятно, длилось бы вечно, если бы молодые люди, смирившись с тем, что с их любовью произошла перемена в худшую сторону, могли бы в то же самое время переменить окружавшую ее обстановку.

У них оставалось слишком много точек соприкосновения со светским обществом, чтобы в тот или иной день, несмотря на заботы, предпринимаемые ими с целью избегать прежних знакомых, не произошла бы неожиданная встреча, которая должна была вывести Луи де Фонтаньё из его безучастного состояния.

Все, что их окружало, таило в себе беды, подобные тем, что остались у них за спиной.

Среди мелких парижских торговцев всегда существуют соседские отношения, и их трудно избежать. Чета Луи терпела их так, как в церкви терпят общую службу мученикам;

но молодые люди были столь далеки в своих привычках от образа жизни большей части тех, кто жил в той среде, где они заняли место, что их взаимная неприязнь не позволила этим отношениям просуществовать и одного дня.

Однако в нескольких шагах от их дома жили часовщик и краснодеревщик, которых они находили менее отталкивающими, чем подобных им людей, и с которыми они поневоле остались в добрососедских отношениях: Луи де Фонтаньё от нечего делать, а Эмма для того, чтобы не вызывать на себя множество обвинений в глупой гордыне, уже брошенных соседскими кумушками.