Блеск дождя

– Нет. Я хотел уйти. Но когда она рассказала о беременности, я не мог. Я был шокирован, но потом обдумал все и обрадовался. Мне это дало некоторую надежду. Что Кики изменится. Что у нас все наладится, когда речь пойдет не столько о нас, сколько о том, чтобы дать лучшее малышу. Я надеялся, что она мне откроется. Она никогда не рассказывала о себе, никогда не приглашала домой. Об аварии с вашей матерью она рассказала, только чтобы – цитата – оправдать свой тяжелый характер. – Он тихо вздохнул. – У нее исключительный страх проигрыша. Она постоянно нервничала, что я могу бросить ее ради другой или изменить ей. Это выливалось в гипертрофированную ревность. Она проверяла мои сообщения, не отпускала на тусовки с парнями, потому что там я могу начать флиртовать с какими-нибудь девчонками. Каждый раз, когда я планировал пойти куда-то, она устраивала скандал или говорила, что плохо себя чувствует. Чтобы я настолько взвинтился, чтобы пропало всякое желание куда-то идти или чувство ответственности не позволяло оставить ее одну. Однажды мы с Алексом собрались поехать в горы, так она позвонила мне вся в слезах, утверждая, что боится умереть.

Я вытаращила глаза.

– Дескать, выпила лишнего снотворного.

Она принимает таблетки? После смерти мамы мы обе страдали бессонницей. Я знала, что ей, как и мне, до сих пор снятся эти кошмары, но я понятия не имела, что из-за этого она принимает лекарства. Господи.

– Мы с Алексом уже сидели в машине, но я попросил его вернуться. Хотя был практически уверен, что это очередное шоу. Я дал ей по телефону советы, как вызвать рвоту, и сказал, чтобы она позвонила в «Скорую». Потому что все равно боялся за нее. Потому что никак не хотел быть виноватым, если с ней что случится.

Я кивнула.

– В тот день я принял решение расстаться. Так дальше продолжаться не могло. Я видел свою задачу не в том, чтобы спасать ее, мне нужно было себя вытаскивать.

– Что… что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– Из-за истории с братом я, несмотря на лечение, бросаюсь помогать и угождать людям, которые для меня важны. С Кики я опять стал жить согласно этому паттерну. Она поняла это и пользовалась. Она обвиняла меня буквально во всем. Поэтому я испытал такой шок и разочарование, когда…

– Когда я обвинила тебя за сегодняшнее, – договорила я за него. – Господи! – Я зажала рот рукой. Я идиотка. – Прости меня за это, Симон. Это… мне следовало знать об этом. В тот момент я совсем не подумала. Я другая, Симон. Правда, другая.

– Я знаю. – Он нежно убрал мне за ухо прядь волос. – Уже одно только то, что ты извиняешься, подтверждает это. Кики никогда не извинялась. У нее всегда было так: Это ты неправильно понял. Я не имела это в виду. Или Я ничего плохого не хотела.

Как и с моей папкой. Или с тысячей других случаев, когда она критиковала мои работы или пыталась выставить меня на посмешище.

– Когда у нее, – он показал кавычки, – случился выкидыш, она, естественно, обвинила меня. Мол, боязнь, что я ее брошу, спровоцировала эмоциональный стресс и выкидыш.

Я была потрясена.

– И как же ты выяснил, что это был подлог?

– С помощью мамы. От нее, разумеется, не укрылось, что я весь на нервах, и однажды она увидела, как я, сидя на террасе, разглядываю снимок УЗИ в телефоне.

– Она не знала о беременности?

– Нет. Мы с Кики хотели подождать, пока пройдет критический период.

Я кивнула.

– Но в тот день я все рассказал маме и показал фото. Ей сразу показалось, что что-то не так. Эмбрион для девятой недели был слишком большим. Она была почти уверена, что это двенадцатая или тринадцатая неделя. Я поговорил с Кики. Она запуталась во вранье, все всплыло, и я в тот же день расстался с ней. – Симон выдохнул, как будто даже сейчас чувствовал облегчение. – Как бы тяжко и больно ни было, я рад, что она надула меня. Таким образом я понял, насколько токсична эта женщина.

Токсична. Я сглотнула, почувствовав, как участился пульс, поскольку это слово запустило во мне какое-то воспоминание. Какое-то неявное чувство – слишком слабое, чтобы понять. Слишком сильное, чтобы просто проигнорировать.

– Думаешь, она и для меня токсична?

– Неважно, что я думаю. Что ты думаешь? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я думаю, что люди меняются, если хотят этого. – И думаю, твоя ситуация отличается от моей. – Она моя сестра. Я не могу полностью вычеркнуть ее из своей жизни, не дав ей шанса. Понимаешь?

Симон будто окаменел. Зная причину, я села на постели и сказала:

– Но это не значит, что я перед ней спасую. Я хочу быть с тобой.

Его черты смягчились, в глазах зажегся огонек надежды и одновременно сомнения.

– Я не хочу быть секретом, который ты скрывала бы от Кики, Алиса.

– Я знаю. А еще знаю, что дальше так продолжаться не может. Я попробую снова поговорить с ней, – пообещала я. – После выставки. Спокойно. Когда она придет в себя и я… соберусь с силами. Окей?