Блеск минувших дней

Позади них раздались шаги. К ним приближался император, который раньше стоял рядом с патриархом. Он приветствовал Труссио Монтиколу, наследника Ремиджио, одного из самых высокопоставленных людей среди тех, кто прибыл в Сарантий, – и остался. Расцеловал его в обе щеки, в губы, а потом так же поцеловал Нардо, каким бы недостойным такой чести ни считал себя молодой священнослужитель. Однако он был здесь, стоял рядом с этими двумя людьми.

Император произнес своим легким, мягким голосом:

– Сегодня мы встретимся с нашим Богом и сможем рассказать ему, что сохранили веру.

Никто другой в мире джаддитов этого не сделал, подумал Нардо. Но не сказал этого. Сейчас не время.

Император пошел дальше, чтобы приветствовать других и обменяться с ними последними словами.

Нардо неловко держал копье, ощущая себя тяжелым в доспехах, которые его заставили надеть; он посмотрел на Труссио.

– До свидания, – сказал тот. – Ты был не заслуженным мною даром нежности. Я здесь, и я тебя люблю. Постарайся не бояться.

Нардо покачал головой:

– Я уже далек от страха. Мы с тобой сегодня будем у Бога, в свете.

Труссио ответил своей легкой полуулыбкой и покачал красивой головой:

– На моем имени лежит слишком много грехов. Думаю, я туда не попаду.

Нардо с усилием выдавил из себя ответную улыбку.

– У меня немного грехов, а ты принадлежишь мне. Я проведу тебя к Джаду, в свет. Вот увидишь, любимый.

Бой барабанов за проломом в стене. Громкие команды, затем шум – рев – многих голосов, приближающихся к ним. Уже приближающихся.

Император крикнул, чтобы они выстроились. Знамена Джада и Сарантия развевались рядом с ним в руках мальчиков. Им должно быть так страшно, подумал Нардо. Труссио повернулся и вышел вперед, в самый первый ряд, чтобы принять на себя первый удар, когда начнется приступ. А раз он так сделал, Нардо в доспехах поверх желтой одежды священника поступил так же. И в то утро, когда город пал, они умерли вместе – рядом с последним императором Сарантия.

Глава 16

Я готов клясться до последнего вздоха, что сразу же после того, как Теобальдо Монтикола умер, на монастырском дворе поднялся ветер.

Не представляю себе, что я мог сделать, чтобы не допустить того, что здесь случилось. Но мне до сих пор снится в тревожных снах, как я откидываю в сторону руку Альдо или своим телом отталкиваю его самого, или что я – рядом с Монтиколой, вижу выхваченный кинжал и толкаю герцога с предостерегающим криком, и он остается жить.

Каким был бы наш мир, если бы это было так?

Возможно, насколько часто мы видим сны о том, что нам бы хотелось осуществить, настолько же часто снится и то, что мы желали бы изменить. Время несет нас вперед, но наши мысли возвращают нас обратно.

Не стану утверждать, что любил Теобальдо Монтиколу, это было бы неправдой. Я уважал и боялся его. Но он хорошо относился ко мне с момента нашей встречи на дороге, так близко от того места, где закончилась его жизнь. Монтикола был весомой личностью. Он не должен был погибнуть вот так.

Как и Альдо Чино д’Акорси, если уж на то пошло. Тоже печальный конец жизни – погибнуть от руки кузена, которого любил, а после смерти быть отданным армии Монтиколы с разрешением делать с телом все, что им будет угодно, – а всем известно, что некоторые вещи, сделанные с телом, губят душу. Солдаты изуродовали его тело, об этом всем известно.

Что, если бы Монтикола не сказал в тот момент того, что он сказал о Фолько и его отце? Об этом я тоже думал, и не только бессонными ночами. Сохранил бы Альдо спокойствие? Сошлись бы Фолько и Монтикола в схватке во дворе монастыря? Мне кажется, они оба не хотели этого. Тогда – не хотели.

Сказанные слова не должны становиться смертным приговором, но могут им стать и стали.

Убийство кузена и выдача его тела должны были больно ранить Фолько. Отдать Альдо людям из Ремиджио было правильным поступком, это было необходимо, но даже этого, как и убийства Альдо, могло оказаться недостаточно, чтобы не ввергнуть Батиару в ужасную войну. Она могла начаться в тот же день, к западу от стен обители, где собрались две огромные армии.

Но нет. Колокола звонили над нами. Сарантий пал, и осознание этой катастрофы бросало тень на все, даже на убийство правителя Ремиджио.

Тем не менее ветер действительно поднялся, я клянусь. И это был не обычный ветер.

Не могу вам объяснить, откуда я это знаю, но знаю. Возможно, потому, что вместе с бешеным порывом – холодный ветер в теплый день – мне в голову пришла мысль. Она была мне послана, навязана… никогда не мог подобрать правильных слов. Но в тот момент я понял, что надо сделать, мне казалось, что у меня нет иного выбора.

Фолько д’Акорси отвернулся от двух лежащих на земле тел, и взгляд его единственного глаза встретился с моим. Он тоже это чувствует, подумал я. Мне кажется, д’Акорси подумал то же обо мне.