Блеск минувших дней

Что я ему так отвечу, я тоже не знал.

Он улыбнулся, но от этой улыбки мне спокойнее не стало.

– Что вы подразумеваете под этим «познавать мира Джада»? Намереваетесь сражаться с ашаритами на его стенах, как мой сын, или просто припомнили старую поговорку?

Я его недооценил. Мне вспомнилась именно старая поговорка.

Нас научил этому выражению Гуарино. Оно означало предчувствие, что твоя жизнь скоро сильно изменится, что наступают перемены. Я не ожидал, что Монтиколе оно тоже известно. Думал, он, вспомнив о своем сыне, решит, что я настроен геройствовать, и не станет продолжать разговор.

Хорошо, что я был совершенно трезв.

– Я не знаю своего будущего, мой господин. Я не солдат, и…

– Вы все время это повторяете, – перебил он.

– Это… остается правдой, мой господин. Хочу навестить своего учителя, потом поехать домой и повидать родителей, а там сделать выбор – решить, чем я буду заниматься.

– Вы, конечно, попросите совета у Бога? – Он смеялся надо мной.

– Попрошу, мой господин.

– И какой же совет мог заставить вас отказаться от должности во дворце правителя Ремиджио? О чем вы мне не рассказываете?

Они оба, в течение одной ужасной ночи. Акорси и Ремиджио. Я вспоминаю и удивляюсь, как я выжил. Ну, в каком-то смысле я понимаю как. Меня спасли две женщины. Адрия – в гостинице, и сейчас…

– Тео, мы не можем силой заставить человека служить нам, – сказала она. – Ему дозволено быть неуверенным в том, что он хочет делать и кем быть. Помнишь то время, когда ты сам был молод?

– Я точно знал, что хочу делать и кем быть, – ответил Монтикола, но уже спокойнее.

– Потому что твой отец был правителем Ремиджио, – напомнила Джиневра, – и растил тебя для того, чтобы править людьми. Как, надеюсь, ты вырастишь наших сыновей.

Он повернулся и посмотрел на нее. Я осторожно перевел дух.

Молчание показалось мне чрезвычайно долгим. Затем он встал, заскрипев креслом и полом – тоже. И сказал:

– Если потребуется, любимая, я так и сделаю. Кое-что можно начать, когда мы вернемся домой.

«Если потребуется».

«Если мой другой сын погибнет на Востоке».

– Идите спать, – почти равнодушно обратился ко мне Монтикола. – Я благодарен за то, что вы сделали, я говорю о скачках. Вы оказали мне услугу, и я это запомню. Если вам что-то будет нужно, попросите. Меня еще никогда не называли неблагодарным.

– Мой господин, – ответил я и повернулся к двери.

– Подождите.

Это произнесла женщина. Она сделал ко мне два шага и продолжила:

– Если вы решите, после того как вернетесь домой и спросите совета, что все же хотите учить молодежь, дайте нам знать. Мы, может быть, найдем подходящего наставника до этого, а может, и нет. – Она улыбнулась. – Я буду рада видеть вас в Ремиджио в любом случае, Гвиданио Черра, и своей рукой налить вам чашу вина.

Она была способна остановить сердце мужчины, эта женщина.

– Моя госпожа, – произнес я и поспешил сбежать, хотя со стороны казалось, что я шел к лестнице медленно, как и подобает. Я поднялся наверх, вошел в свою комнату. Прислонился спиной к двери.

Меня трясло. Помню, как смотрел на свои дрожащие руки.

Я только что решил, стоя перед Монтиколой там, в коридоре, что не поеду к нему. Потому что все эти события вдруг ошеломили меня? Потому что он меня пугал? Пугало это ощущение, что стоит произнести одно неверное слово?..

Он внушал ужас почти всем, так же, как и Фолько. В этом они были одинаковы. Оглядываясь назад, думаю, что они пугали друг друга, хотя оба убили бы того, кто это скажет.

Я уже пожил в опасном дворце – во дворце Уберто Милазийского, где погибали люди; двое из них погибли от моей руки. Возможно, я не чувствовал себя готовым к еще одному такому дворцу? Возможно, в ту ночь, ненадолго вкусив жизни огромного мира, я почувствовал, что с меня хватит? Дома будет лучше, спокойнее. Родители, кузен, лавка, чтение книг, каналы и мосты, которые я помнил.

Не знаю. Не знаю.

Нам нравится думать или притворяться, что мы знаем, что делаем в своей жизни. Это, может быть, ложь. Дуют ветра, нас носят волны, поливают дожди, когда непогода застает человека ночью под открытым небом, когда молнии раскалывают небо, а иногда и его сердце, когда гром обрушивается на него, напоминая о смерти.

Мы стараемся устоять, как можем. Идем вперед, насколько хватает сил, надеемся на свет, доброту, милосердие, на самих себя и на тех, кого любим.

Иногда мы находим все это, иногда нет.

Я уехал утром, не повидавшись с ними. Нашел Джила в конюшне вместе с другими лошадьми Ремиджио, оседлал его и выехал. Солнце поднималось справа от меня, когда я покидал Бискио в теплый весенний день. По дороге на север я миновал гостиницу, в которой, возможно, и сейчас еще спала Адрия Риполи, или лежала без сна, или уже уехала оттуда ночью.

Мне не следовало путешествовать одному с таким количеством денег. По меркам любых разбойников, которых я встретил бы, я был богат. Меня легко могли ограбить в этом путешествии, ведь я ехал на дорогом коне, без спутников или охраны и даже без оружия.