Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

— Не обижайся. Это не шутка. — Она скользнула ко мне. — Я хочу тебе кое-что сказать, Мики. Ты помнишь, как мы познакомились и как у нас все началось? Ведь из этого ничего хорошего выйти не могло. Но вышло. То есть я ведь сначала прекрасно понимала, что ты мной увлечешься — на время. Но у нас с тобой получилось нечто большее. Честно, ты мне очень нравишься. Я уже давно мужчине таких слов не говорила — очень давно. Если вообще говорила когда-нибудь…

Я поцеловал ее — грубовато, страстно, радуясь, что она не робкая девица. И ощущая ее теплые полные груди у своей волосатой груди, я знал, что она права.

— Роуз, милая, конечно, я запал на тебя — ты же такая красотка! Часто ли такому тюфяку, как я, подваливает счастье держать в своих лапах такое чудо? Но…

— Ты не тюфяк, Мики, уж поверь мне, я эксперт по тюфякам…

— Это еще не все. Ты мне тоже очень нравишься. Правда!

— Ты красивый, Мики, это любой стало бы ясно, когда бы она тебя получше узнала. Не смейся, я это серьезно. Ты такой уютный, такой сильный, такой хороший. Ты не пустышка и не притворяла — это высший комплимент, который я могу сказать мужчине. Ну вот хотя бы как ты сказал, что я тебе нравлюсь. И не пытайся мне вешать лапшу на уши про «любовь»!

— Может, я тебя и люблю. Я и сам не знаю, что такое любовь.

— Это все брехня, это нож в спину. — Роуз вырвалась из моих рук и вскочила на ноги. Она прошлась по песку и вдруг сделала «колесо».

Я не понял, хотела ли она таким образом сменить тему разговора. Я только рот раскрыл. Роуз жестом попросила дать ей сигарету. Сев рядом со мной, она выпустила в меня струйку дыма и сказала:

— Рыбу надо время от времени переворачивать, а то сгорит! И нечего пялиться на меня! Я же была танцовщицей в кабаре, а для этого мне пришлось учиться фигурному катанию, танцам, гимнастике и куче прочих премудростей. Я и стриптизеркой была, и не только в бурлеске. Ну и, конечно, актрисой. Я ведь когда-то была ужасно тщеславной, пока не узнала, что почем в этой жизни. Тщеславие — это болезнь.

— Я тоже переболел этой болезнью.

— Если Бог одарил тебя талантом, то капелька тщеславия тебе не помешает. Беда в том, что я была пышнотелая и бесталанная.

— Но с твоей-то внешностью…

— Господи, внешность! Знаешь, Мики, я очень часто мечтала родиться плоской, как доска! Ну да, у меня и тут всего много, и тут все хорошо, и талия что надо! Я рассматривала себя в зеркале, и меня переполняли всякие мечтания, очень тщеславные мечтания, которые сначала толкнули меня на одну дорожку, потом на другую — да все дорожки оказались скользкие и грязные.

Я осторожно перевернул рыбу и выдавил на нее сок из лайма.

— Знаю, меня тоже пропустили через такую же мясорубку.

— Нет, Мики, ничего ты не знаешь. Ты не знаешь, каково это думать, что у тебя все получится, потому что у тебя есть талант, и каково это бывает — точно мордой об стол — когда вдруг понимаешь, что ты самая обыкновенная, так, середнячок. Это очень горькое разочарование, но еще более тяжелый удар — это когда ты понимаешь, что и талант-то не много значит. Все дело в связях. Ну, с талантом ты появляешься на свет, а вот нужные связи приобретаешь сама. И это заставляет тебя переть вперед, работая локтями, шагать по трупам… И так ты прешь и прешь, пока… Словом, я ссучилась. Стала записной шлюхой. Я просто слетела со всех катушек, когда вдруг это внезапно поняла. А может, я сама себя просто обманывала, просто юность прошла…

Роуз на мгновение умолкла, глядя в песок, потом произнесла — точно самой себе:

— Этим я папе обязана. Он был великий человек. Он однажды сказал мне слова, которые я не забыла. «Мари… — это мое второе имя, и оно ему больше нравилось. — Мари, — сказал он, — тайна счастья заключается в том, чтобы идти по жизни и никому не быть в тягость, в том числе и самой себе». Вдумайся в эти слова, и ты поймешь — в них скрыта целая философия. Если бы люди следовали этому правилу, наш мир был бы куда более приятным местом. Только когда я осознала, что все мои невзгоды — от моей внешности, именно от этого, только тогда я сумела успокоиться и притормозить. Вот почему мне и нравится наша с тобой жизнь на яхте. Думаю, тебе бы понравился мой отец. И он бы с тобой поладил.

— Да? — вежливо отозвался я и пошел помыть два пальмовых листа, чтобы подать на них жареную рыбу. Мы с жадностью набросились на еду и на протяжении трапезы не вымолвили ни слова.

Насытившись, я растянулся на песке Подле Роуз и благодушно затянулся сигарой.

— Роуз, мы с тобой куда больше похожи друг на друга, чем тебе кажется. Во мне тоже притаился этот жучок напористого тщеславия. У тебя вот есть роскошное тело, шикарная внешность, а у меня мускулы и мечта стать когда-нибудь великим боксером.

— Достаточно разок взглянуть на тебя, чтобы это понять.

Я попытался выпустить колечко дыма.

— Бокс изуродовал мне лицо. Я, конечно, никогда не был красавчиком. Но на ринге я получил вот этот шрам над левым глазом. А борьба подарила мне рваное ухо и разбитый нос.

— Ты занимался борьбой? Но это же ужасное занятие!